Ложь во спасение
Шрифт:
Он ожидал увидеть все, что угодно, и был готов ко всему. Ко всему – но только не к этому.
Не было никаких трупов в ванной. И никаких кровавых надписей на стенах тоже не было.
А был всего лишь спортивный костюм.
Его собственный, домашний спортивный костюм – штаны с широкими лампасами и «олимпийка» на замке. Теплый спортивный костюм из мягкого флиса, который Янка подарила ему в прошлом году на день рождения. Тот самый спортивный костюм, который он снял, уходя из дома полчаса назад, и повесил в спальне на спинку стула.
Сейчас он лежал, небрежно брошенный
И маленькая надпись «Nike», и белая вставка на груди, и светло-голубые рукава – все было в темно-бурых пятнах. Пятна были разного размера, по большей части совсем крошечные, как брызги гранатового сока.
«Как брызги гранатового сока». Он ухватился за эту нелепую мысль, как утопающий за соломинку, и даже попытался припомнить, не пришлось ли ему перед уходом из дома разламывать пополам гранатовый плод. Но память не откликалась, а во рту вместо кисло-сладкого привкуса граната становилось все солонее, и от этой соли его снова, в который раз уже, затошнило. Бурые пятна расплывались перед глазами, но не исчезали – наоборот, становились все больше и больше, отвоевывали у сине-белого цвета свою территорию до тех пор, пока все вокруг не превратилось в сплошное темно-красное пятно.
Это была кровь. Та самая.
Костюм лежал на стиральной машинке вполне буднично. Обычно он всегда оставлял здесь свои вещи, которые требовалось постирать.
Оглянувшись, он увидел Яну. Поймал ее взгляд, который тут же метнулся в сторону, как солнечный зайчик, и сразу же вокруг стало темно.
– Да не убивал я! – закричал он что есть силы и ударил сжатыми в кулак костяшками пальцев по дверному косяку. Кожа моментально треснула и засочилась свежими красными каплями. Боли он даже не почувствовал. – Не убивал я его! Слышишь? Ты слышишь меня?!
Она испуганно кивнула и сделала шаг в сторону. Пролепетала бескровными губами:
– Да. Слышу… Ты не кричи так…
– А мне плевать! – снова заорал Евгений, чувствуя, что ему вдруг на самом деле стало все равно. Пусть услышат соседи, пусть сбегутся, пусть вызовут милицию, и пусть эта милиция делает с ним все, что угодно. Сейчас было важно другое – заставить ее поверить. Найти слова, которые оказались бы сильнее этих чертовых фактов, кажущихся неопровержимыми. – Мне плевать, – упрямо повторил он, переходя на злой шепот. – И я понятия не имею, кто устроил здесь, в моем доме, этот гнусный спектакль! Кто переоделся в мой домашний костюм и раскроил башку этому ублюдку! Я не имею к этому ни малейшего отношения, ты меня слышишь? – Он приблизился к ней, больно схватил руками испуганно сжавшиеся плечи и встряхнул несколько раз, повторяя, как в бреду: – Слышишь? Ты слышишь меня?
Она молчала, в кровь закусив нижнюю губу, и маленькая стриженая голова болталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы.
– Черт! – Он наконец отпустил ее, чувствуя, как в глубине души закипает ненависть
Некоторое время они стояли, не глядя друг на друга, в полной тишине, нарушаемой лишь барабанной дробью дождевых капель, которые с неослабевающей настойчивостью стучали в оконное стекло.
– Женька. – Яна тронула его за плечо и настойчиво потянула, разворачивая к себе лицом. Встретившись взглядом, он так и не понял, о чем сейчас говорят ее глаза. – Женька, успокойся. Тебе сейчас… Нам сейчас нельзя так. Нам что-то делать нужно, понимаешь? Нужно обязательно что-то делать, иначе…
– Да, – кивнул он, соглашаясь. Она права: все эти разговоры – потом. У них еще будет время.
– Ты, кажется, хотел поискать ключи, – напомнила она, не отводя взгляда. Четко, с какой-то странной, болезненно-ласковой интонацией проговаривая каждое слово. Он сразу понял: именно так разговаривают в психиатрических лечебницах врачи со своими пациентами. И ему опять захотелось смеяться.
Но он снова лишь кивнул в ответ. Только сил, чтобы сдвинуться с места, не было.
– Иди. – Яна легонько, едва коснувшись плеча, подтолкнула его. – Иди. А этот костюм… Я его сейчас постираю. В холодной воде. Знаешь, кровь в холодной воде очень легко отстирывается. Если она… свежая.
Она произнесла эти слова тихим будничным тоном. Как будто забыла на минуту о том, что собирается сейчас отстирывать совсем не носовой платок, который только что прикладывала к пустяковой царапине.
Евгений вспомнил про ключи, которые уронил на пол, – сейчас ему казалось, что все это случилось давным-давно, в какой-то прошлой жизни, и, может быть, даже не с ним. Ссутулившись, словно физически ощущая навалившуюся на него тяжесть, он медленно побрел обратно в гостиную, на этот раз уже не питая никаких призрачных иллюзий и зная совершенно точно, что его там ждет.
В спину ему зашумела вода. Громыхнул о чугунную поверхность ванной алюминиевый таз – давнишний, тот самый, в котором еще мама когда-то кипятила белье. Знала бы она, для каких целей он теперь понадобился Янке.
Подняв с пола ключи, он отнес их на кухню и долго держал под струей холодной воды. Потом выдавил на ладонь несколько лимонно-желтых капель моющего средства и тщательно намылил каждый ключ. Смыл пену и снова намылил. Бросил всю связку на кухонное полотенце и опять вернулся в гостиную, пытаясь сообразить, что делать дальше.
Хотел было отнести на кухню и вымыть топор, но потом понял, что гораздо проще будет топор выбросить. Достал из шкафа стопку газет и начал медленно заворачивать в них рукоятку и топорище.
Руки дрожали. Из-за этой дрожи он ненавидел себя, но справиться с ней не мог, как ни старался.
О том, что делать с телом, еще предстояло подумать.
И он всеми силами оттягивал этот момент. Потому что это было самое страшное.
Услышав торопливые шаги, он поднял глаза и увидел Яну. Она появилась в гостиной, держа в одной руке ведро, наполненное водой, а в другой – уже постиранный спортивный костюм, отяжелевший и потемневший от воды, которая стекала с него вниз, на пол, торопливыми прозрачными каплями.