Ложь во спасение
Шрифт:
Сразу же вспомнились почему-то леденцы, крошечные и разноцветные, в маленькой стеклянной вазочке на столе у Ленки Лисичкиной. А вслед за леденцами вспомнились и ее тупые ножи, и ее раскрасневшиеся щеки, и прядка волос, выбившаяся из прически, и весь вчерашний вечер вдруг полностью заполонил память, взволновал и растревожил, будто ветерком коснувшись неподвижной водной глади, и на душе впервые за последние несколько дней стало как-то удивительно легко. И было непонятно, связано ли это новое состояние души с тяжестью, которую он в прямом и переносном смысле несколько минут назад сбросил в темно-зеленую, покрытую тиной холодную глубину, или оно пришло само по себе, вне зависимости от внешних обстоятельств, просто потому,
А ведь в самом деле, не так уж и часто он вспоминал о ней за эти двенадцать лет с тех пор, как они окончили школу. Хотя сказать, что он совсем о ней забыл, тоже было бы неправильно. Он просто все эти годы знал о том, что она есть где-то рядом, и это знание, постоянно живущее внутри и ощущаемое почти физически, заменяло ему воспоминания.
Теперь же воспоминания текли рекой. Бурным потоком, словно прорвавшимся сквозь невидимую плотину лет, разделяющих это хмурое ноябрьское утро и тот вечер почти пятнадцатилетней давности, в котором два неумелых подростка играли во взрослые игры на диване в родительской спальне, а желтая долька луны наблюдала за ними в узкую щель между оконными шторами. Почему сейчас, когда жизнь трещит по швам и рвется на части, этот давнишний вечер вдруг стал для него таким важным, почему именно он превратился вдруг в ту самую соломинку, за которую хватается утопающий, не надеясь уже больше ни на что, Евгений не знал. Он только чувствовал, с каждой убегающей минутой чувствовал все сильнее, что соломинка оказалась спасительной, и ему начинало казаться, что где-то вдалеке уже виден силуэт долгожданного берега, окутанного густым туманом, но все-таки различимого.
«Только бы закончился этот кошмар, – подумал он, уже почти подъезжая к дому. – Только бы он закончился, а потом…»
Что значило это «потом», что за ним стояло, он пока не знал и не собирался копаться в себе, находя ответы на вопросы, время которых еще не пришло.
Погрузившись в эти новые мысли, Евгений совершенно забыл о том, что собирался купить сигареты в круглосуточном магазине, и вспомнил только уже почти подъезжая к автомобильной стоянке возле дома. Пришлось развернуть машину и проехать метров двести в обратном направлении. Припарковавшись на пустой площадке возле мелькающего желто-зелеными огоньками в сумраке едва пробуждающегося утра мини-маркета, он быстро вышел из машины, по дороге доставая из кармана портмоне. На улицах по-прежнему было безлюдно, и только под козырьком магазина он заметил скрючившуюся от холода высокую и тощую мужскую фигуру. Застывший силуэт в неясном свете издалека можно было принять за странную скульптуру, установленную у входа в мини-маркет по прихоти какого-то свихнувшегося на собственной оригинальности дизайнера интерьеров.
При ближайшем рассмотрении скульптура оказалась обычным живым мужиком, лет от сорока до пятидесяти, заметно страдающим с похмелья. Сверкнув красноватыми белками печальных глаз, он проводил Евгения каким-то умоляющим собачьим взглядом, но ничего не сказал. Не решился, видно, внаглую попросить червонец на утреннюю «дозу», надеясь, что его поймут без слов.
Евгений не стал проявлять сочувствия – не из жадности, а только лишь потому, что вид алкоголика заставил его внутренне содрогнуться, снова вспомнить то, о чем он так удачно сумел забыть в последние полчаса. Проклиная в душе этого так некстати попавшегося на пути бражника вместе с его похмельным синдромом, он купил прямо на кассе, не проходя в пустой торговый зал, блок сигарет. Сунул в карман несколько помятых десятирублевых купюр, пожелал молоденькой продавщице-казашке, зевающей у монитора, удачного дня и вышел, на ходу срывая целлофан с сигаретного блока. Курить хотелось смертельно. В предвкушении первой затяжки он уже наклонился над маленьким пламенем зажигалки, и в этот момент из-за спины послышался голос:
– Слышь, мужик, закурить не найдется? Обернувшись, он увидел того, кого и ожидал.
При ближайшем рассмотрении несчастный страдалец выглядел моложе, чем казалось на первый взгляд. Темные глаза навыкате по-прежнему смотрели умоляюще, но теперь уже не так безнадежно то на Евгения, то на пачку сигарет в его руках. Плечи под обтертой курткой из дерматина зябко приподняты, руки спрятаны глубоко в карманы, под мышкой какой-то сверток, на губах – улыбка, заискивающая и нагловатая одновременно.
Молча кивнув, Евгений щелкнул по туго набитой пачке и вытянул три сигареты. Две из них тут же скрылись в нагрудном кармане под застежкой-молнией, третья немедленно была использована по назначению.
– Огонька?…
Все так же молча Евгений дал мужику прикурить и уже нажал на кнопку сигнализации, издалека открывая машину. Но оказалось, беседа еще не закончена.
– Вот, – доверительно сообщил, глубоко затягиваясь сигаретой, его неприятный собеседник, – болею, понимаешь…
– Сочувствую, – сухо ответил Евгений, удивляясь мысленно его наглости: неужели сейчас начнет просить денег на портвейн? И уже собрался было нырнуть рукой в карман, чтобы безропотно отдать сдачу, полученную в магазине, только бы побыстрее отвязаться от настырного алкоголика, но тот его опередил:
– Дешево костюмчик не нужен?
В хрипловатом с похмелья голосе звучала надежда.
Сигарета после трех глубоких и торопливых затяжек истлела почти до половины. Не вынимая ее изо рта, мужик наклонил лохматую темную голову, извлек из-под мышки замусоленный полиэтиленовый пакет с нелепыми розовыми сердечками и такими же нелепыми белыми ромашками и принялся торопливо его разворачивать.
Какой еще, к черту, костюмчик, подумал Евгений.
Подумал – но почему-то не сдвинулся с места. Только зачем-то спросил, сам от себя не ожидая:
– Какой еще костюмчик?
– Дешево, – с нажимом повторил мужик, очевидно, веря в то, что слово произведет на Евгения магический эффект. – За две сотни отдам прямо сразу! Да он новый почти. Я и не носил его даже. И чистый. Танька его вчера постирала.
Пальцы у мужика подрагивали, пока он суетливо разворачивал пакет. Евгений все стоял, наблюдая за его действиями, не понимая, чего же он, собственно, ждет.
– Танька – жена моя, – пояснил алкоголик, доставая наконец из псевдоромантической обертки предмет продажи. И напомнил многозначительно: – За две сотни отдам. Хочешь, за полторы отдам даже! Хороший костюм, импортный! А тебе как раз по размеру придется… Выручи, мужик, похмелиться надо мне…
Он говорил еще что-то, но Евгений уже не слышал.
Он стоял с пультом от машинной сигнализации в одной руке и с распечатанной пачкой сигарет в другой, уставившись на мятый спортивный костюм, который у него на глазах разворачивал, демонстрируя товар «лицом», этот незнакомый человек.
Спортивные брюки и «олимпийка» светло-голубого цвета.
Костюм был мятым, но идеально чистым.
Костюм был его собственным.
Он понял это сразу, едва заметив краешек голубой эластичной ткани, показавшийся из пакета.
Это был тот самый костюм, который он бросил на спинку стула, уходя в тот злополучный вечер встречать Яну на остановку. Тот самый, который потом они обнаружили уже в ванной, на стиральной машине, испачканный пятнами крови. Тот самый, который он собственноручно закопал в лесопосадках за несколько километров от города.
Кошмар, развеявшийся по дороге домой светлыми мыслями и воспоминаниями, снова возвращался.
– Откуда это у вас? – спросил Евгений и не услышал своего голоса. Ему показалось, что во взгляде продавца мелькнула насмешка. – Откуда? – повторил он с нажимом, протягивая руку, чтобы дотронуться и убедиться в реальности происходящего.