Ложь во спасение
Шрифт:
— А как нам это может повредить, помилуй?
— Не ведаю, да только… — Сусанна в сомнении покачала головой.
— Ах, мой друг, — Кирилл склонился к ее руке, — не тревожься. Бог даст, все устроится как надобно. Поверь, я не менее твоего заинтересован в том, чтобы сии девицы поступили так, как нам надобно!
— Я верю, — усмехнулась Сусанна. — Но…
— И никаких «но»! — прервал ее Кирилл Илларионович.
Сусанна взглянула на собеседника. Бледное лицо его показалось ей в сей миг еще более прекрасным, чем раньше.
— Веришь ли, я на все готова, лишь бы порадовать тебя, — прошептала она. — А что твой брат, скажи мне?
— Мой брат? О, он, разумеется, на все согласен.
— И он даже ни о чем не спросил тебя?
— О чем же ему спрашивать? Конечно, я не рассказал Филиппу нашего плана, ему незачем все знать.
— Но неужели он ничему не удивился? — спросила Сусанна.
— Нет, мой друг, вовсе ничему. Особливо же когда я сказал ему, что дом в имении уже почти приведен в порядок на деньги невесты… Согласись, что после этого он не сможет отказаться от брака. Это было бы бесчестием для девицы. Конечно, он сильно возмутился, когда узнал, что я этакое проделал без его ведома, но…
— Но?
— Но как человек почти вовсе денег не имеющий, будет ли он отказываться от выгодной партии? — произнес Кирилл.
— Неужто он и впрямь так беден?
— Ну может и не совсем уж он и лишен всяческих средств, — ответил Кирилл Илларионович, — однако мне известно, что нужда в деньгах у него есть. Хотя, безусловно, менее чем у меня.
— Это отчего же? — изумилась Сусанна.
— Оттого, что я привык к жизни на широкую ногу, он же довольствуется малым. А посему средства мне гораздо более нужны, чем ему, хотя противу него я все еще обладаю некоторым состоянием, он же — вовсе нет.
— Ах, мой друг, я бы отдала тебе все, ежели бы могла, — лукаво промолвила Сусанна. — Ежели бы ты только мог стать моим супругом…
— Сие никак невозможно. Жена моя особа отменного здоровья, увы!
— Ну, да что об этом толковать! — поднялась с кресла Сусанна. — Будет! Теперь ты лучше скажи мне, что нам делать с Аленой?
— План таков, душа моя, — начал Кирилл. — Мы сделаем все самым простым образом. Тайно увезем ее из монастыря с позволения настоятельницы. Ежели хочешь, сие можно назвать и похищением.
— Но не поднимется ли лишний шум?
— Ничуть. Мы прежде поступим так: пошлем в монастырь подвенечное платье. Сестра моя убедит Алену Алексеевну его примерить. Только та его наденет, как мои люди и заберут ее. Что может быть за похищение, ежели девица в подвенечном платье да все знают к тому же, что она невеста? Тут ее и в церковь. Братец мой станет ждать ее у алтаря, их повенчают, да и дело с концом!
— А ну как она станет кричать да отбиваться? Да и Филипп Илларионович заподозрит, что дело тут нечисто?
— А будет кричать, — заметил Кирилл, — так мои люди живо ее успокоят.
— Это как так? — взволновалась Сусанна. — Мне страстен не надобно! Невеста чтоб была целехонька-здоровехонька!
— И в голову не бери, мой друг, с Аленой твоей все будет самым наилучшим образом. — Кирилл взял ее за руки. — Поверь мне, я же сам того желаю более всех!
— Что же, так тому и быть, — произнесла Сусанна. — На тебя вся моя надежда, Кирилл!
— Ты посмотри! Нет, ну какая красота, сестрица! — Нелли открыла коробку, в которой лежало подвенечное платье. — Эк расщедрилась Сусанна Петровна…
И действительно, платье было невиданной красоты: темно-вишневого цвета, разукрашенное белыми кружевами и белыми же цветами, серебром тканое по лифу, оно было к тому же дополнено длинной густой вуалью.
— И глядеть не хочу, — молвила Алена, с неприязнью оглядев наряд.
— Сие дурно, — сказала мать Ефимия, стоявшая тут же. — Не хочешь ты внять моему совету, дитя мое, а напрасно…
— Не мое это, матушка, — жалобно произнесла Алена.
— Да ты надень наряд-то, покрасуйся хоть, — улыбнулась настоятельница.
Нелли пристально взглянула на мать Ефимию. С чего бы эта суровая монахиня да вдруг так разулыбалась? Или нравится ей Алена из-за того рвения, что проявляет к жизни духовной? Странно сие, да ничего не поделаешь — молчи и слушай.
— Одень, одень платье, дитя мое, потешь и себя, и меня, — твердила мать Ефимия.
— Я… я подумаю, — тихо произнесла Алена.
— Хорошо, думай… Я оставлю вас… Может, сестра тебя убедит в чем? — Настоятельница бросила взгляд на Нелли.
Та сидела с совершенно безразличным видом. За те дни, что провела она в монастыре, девушка крепко запомнила, что ни в коем случае не стоит показывать свои истинные чувства и желания.
— Сможешь ли ты, Елена, — строго обратилась мать Ефимия к Нелли, — уговорить свою сестру?
— Да, матушка, — кротко ответила Нелли.
Настоятельница вздохнула и вышла из кельи.
— Не думаешь ли ты, что я захочу это надеть? — обернулась Алена к сестре. — Не хочу я замуж, не пойду и платье мерить!
— Ну при чем тут сие? Платье платьем, а замужество совсем иное… — пробормотала Нелли.
— Ну а для чего же принесли подвенечный наряд сюда? Для чего, как не для того, чтоб сей же час и под венец?
— Вздор, — сказала Нелли. — Ни мачехи тут нет, ни жениха, ни иных…
— Сердце мое неспокойно, Нелли, не верю я ничему, что от Сусанны Петровны исходит!
— Может, ты и права… Послушай, а мне не примерить ли? — спросила, внезапно разволновавшись, Нелли. — Ты не против?
— Я-то нет, с чего, — удивленно ответила Алена. — Но чтобы ты захотела платье примерить? Да, зачем тебе?
— Хочется, сестрица… Я как подумаю, что, кроме клобука в жизни своей, ничего более не надену, так мне дурно делается. Может, в последний раз светское платье надеваю… — прошептала Нелли.