Ложь. Записки кулака

Попов Александр Иванович

Шел 1928 год. Став полноправным хозяином, Сергей обустраивал усадьбу и полностью погрузился в хозяйственные дела. Хотя его перебитые руки и давали о себе знать, он срубил конюшню, коровник, свинарник, амбар, курятник и посадил сад. Фасад украшали ворота и калитка, набранные из тёса в «елочку». Бессмертным спутником в его делах был сынишка Ваня. Хотя ему к этому времени исполнилось всего пять лет, но отец хотел уже с этого возраста приучать его к труду. Правда, помощник из него был слабенький, но отцу с ним было веселее, да еще их объединяла и мужская солидарность. Девчата были старше Вани, жили своими заботами и для отца интереса не представляли. Старшая Мария, тихое, робкое существо, была загружена по горло заботой о младших, уходом за скотиной и работой по дому. Вторая, Татьяна, была полной противоположностью Марии. Бойкая, шумная, за словом в карман не лезла и не признавала никаких указаний в свой адрес. Если её пытались заставить выполнить ту или иную работу, то эта затея всегда заканчивалась провалом. Всё делала только по собственному желанию, и находила тысячу причин, лишь бы не выполнить порученное. И приходилось бедной Марии отдуваться за двоих. За свой нрав Татьяне часто перепадало от матери, но сломить её характер, подчинить её своему влиянию мать так и не смогла. Самым незаметным и тихим существом в семье была третья дочь. К этому времени Анюте исполнилось семь лет и, по крестьянским меркам, она была достаточно взрослая, чтобы выполнять посильную работу. Как-то: нянчить детей, доить коров, носить из родника на коромыслах неполные ведра с водой и множество других работ. Мать хотела научить её выполнять некоторые обязанности, но из этого ничего не вышло. Она внимательно выслушивала

наставления, не возражала, не отнекивалась, покорно соглашалась, но выполнять работу не спешила. Она так долго собиралась с духом, так долго и медленно спешила взяться за дело, что Дарья, женщина горячая в работе, в конце концов махнула на нее рукой, оставив ее в покое со своими тряпичными куклами. Жена Сергея, вселившись в новый дом и, освободившись от страха перед свёкром и бабушкой Верой, дала волю своему характеру. Выросшая в семье, где правил отец, державший всех в страхе и нужде, она боялась всего. Боялась темноты, собак, лошадей, боялась мышей, боялась всевозможных зверюшек и особенно людей. При этом она ненавидела свою трусость, а заодно и всех окружающих. А как известно, именно страх рождает жестокость. Дарья не была исключением из этих правил. Все, что накопилось у нее в душе за свою тридцатилетнюю жизнь, полную страха и самоунижения, она теперь с избытком выплеснула на голову мужа, начав осаду с мелочей, но методично. Старалась всячески унизить все его начинания и всё, чтобы он не делал. Ей не нравилась планировка дома, словно она до этого жила в тереме. Ей не нравились надворные постройки, хотя там, где она родилась и выросла, во дворе был один обвалившийся сарай. Пилила она Сергея за то, что при разделе ему достался самый паршивый скот, самая плохая сбруя, что он вообще рохля и бездарь. Попытки Сергея возражать ей и доказать, что она не права, упирались в стену насмешек и сарказма. Дарья прекрасно понимала, что Сергей не только создал кооператив, был его руководителем, но и пользовался всеобщим авторитетом, слыл грамотным и умным человеком, с которым советовались. Дарья решила покончить с ореолом славы мужа и стала методично внушать Сергею, что он не такой уж умница, что другие мужики умнее его. Они не лезут в начальники, а делают свои дела по-тихому. Каким бы ни был Сергей покладистым и терпеливым, но, в конце концов, не вытерпел, и начались скандалы. Он защищал мужскую честь и достоинство, она же, закусив удила, несла по ухабам и кочкам, прибегая к хитростям, на которые способны только женщины. И кончилось это тем, что в один из летних дней, когда кооператив управился с посевной, Сергей оделся и пешим подался в Воронеж.

Зеленя вдоль дороги радовали дружными всходами и ласкали глаза ровным изумрудным ковром будущей нивы. В другое время Сергей непременно зашел бы посмотреть посевы поближе, но сейчас его думы были заняты другим. К тому же, не успел он выйти за околицу села, как начал капать дождик и вскоре пошел как из ведра. Ветер усилился, его дыхание становилось резким и пронизывающим. Тучи серыми клубами все ниже и ниже опускались над землёй, потом они уступили место почти черному цвету, и небо превратилось в сплошную мглу. Когда Сергей дошел до опушки Сомовского леса, он промок до нитки. Ноги разъезжались по вязкому чернозёму, ветер дул в лицо, каждый шаг давался с трудом, но он шел с упорством обречённого, кипя злостью и обидой. В лесу ветер стих и только крупные потоки дождя непрерывно шумели в листве деревьев. Дойдя до Семилук и остановившись на развилке дороги, круто спускавшейся к Дону, он решил дойти до Ендовищ, где жил Павел Никифорович Приходько, по образованию и опыту работы агроном, который частенько помогал своими советами кооператорам. На дождь Сергей уже не обращал внимания, так как был мокрым с головы до ног. Спустившись по пологому спуску к селу и, не встретив ни души, быстро прошел мимо красивой, выложенной из красных кирпичей церкви, и зашагал к домику Павла Никифоровича. Хозяин словно ждал гостя, стоя на крыльце, прислонившись к дверному косяку. Он пожал Сергею руку и, ни о чём не спрашивая, жестом пригласил в дом. Видя, что гость основательно промок, хозяин достал из сундука сухую одежду и заставил Сергея переодеться. Потом вынул бутылку водки, налил полный гранёный стакан и подал гостю. Сергей выпил водку одним залпом, полез на теплую печь и тут же уснул. Павел Никифорович выжал мокрую одежду и расстелил её сушиться на горячие кирпичи печки. Сергей, проспав почти до вечера, встал свежим и бодрым. Дождь перестал, и на небе весело сияло солнце. Он послал хозяина за водкой и, когда тот принес бутылку, приготовили закуску и принялись за трапезу. Так продолжалось целую неделю. Сергей старался заглушить обиду и злость, но, как не старался, добиться этого не мог. С каждым днем повальной пьянки мутный осадок обиды только копился у него в душе. Под пьяную руку он рассказал другу о своих проблемах. Выслушав откровения Сергея, Павел Никифорович долго молчал, а потом ответил:

— Видишь ли, Сергей! Противостояние между мужем и женой существуют с тех пор, как существует семья. Когда вы жили в семье, то твоя жена терпела и боялась свёкра и свекрови, боялась пересудов соседей, боялась священника, и этот страх сковывал её волю. Вместе с этим копилась ненависть и злость к окружающим и, особенно к тебе, потому, что ты не ограждал её от замечаний свекра и свекрови, пересудов снох и золовок. А когда вы отделились, то вся ненависть вылилась тебе на голову. А как это делать, женщину не надо учить. Еще наш классик написал, что у бабы ум догадлив, на все хитрости повадлив. И если бабе попала шлея под хвост, то её ничем нельзя будет ни переубедить, ни доказать свою правоту. Недаром говориться, что спорить с бабой, это все равно, что носить воду решетом. Кроме того, если мужчины по своей психологии, по уму, развитию, по взглядам резко отличаются друг от друга, все они разные, то женщины все сделаны на одну колодку. Я прожил жизнь и не встретил ни одной умной женщины, ибо они думают не головой, а сердцем. У них абсолютно нет логики. Всё, что они делают, все их поступки подчинены не трезвому рассудку, а ежеминутному капризу. Есть анекдот, в котором свекровь, желая показать свою власть над молодой невесткой, замучила её придирками. Чтобы она не сделала, свекровь упрекала её, говоря, что всё не так. Однажды молодка не вытерпела и спросила: «Скажи, мамаша, а как надо делать?» И в ответ на это услышала: «Я сама не знаю как, но не так!» Вот и твоя жена не является исключением из правил. Дай ей время пожить без тебя. Жить можешь у меня, у меня никого нет, я бобыль!

Поблагодарив за предложение, Сергей отказался, а наутро, попрощавшись с хозяином, на попутной подводе уехал в Воронеж.

Прошло больше месяца после ухода Сергея, а от него не было ни слуху, ни духу. Мужики неоднократно ездили в Воронеж, искали его везде, но все было напрасно, словно в воду канул. По селу прошли слухи и пересуды. Особенно в этом деле старались снохи и золовки, мстя Дарье за ее вздорный и ехидный характер. Никто не осуждал Сергея, виня во всем только жену. Многие, злорадствуя, спрашивали у нее: «Что, мол, Сергей еще не приехал?» Наконец, она не вытерпела и, скрепя сердце, пошла к свекру. Егора Ивановича дома не было, и Дарья зашла к бабушке Вере поделиться горем. Та высказала ей все, что она думала о ней, не щадя ни ее чувств, ни гордыни. Сноха плакала навзрыд. У бабушки на лице не дрогнул ни один мускул, и она сказала, что нужно было плакать чуть пораньше, а теперь нечего зря распускать сопли. Иди домой, а я отправлю Егорку в город, чтобы привез Сережку, а сама не будь стервой.

Вечером бабушка Вера позвала к себе сына и объявила, чтобы он ехал в город, нашел Сергея и привез его домой. Егор Иванович пожал плечами и попытался объяснить, что его уже искали мужики, но не нашли. Где же еще он его искать будет?

— Твои мужики такие же тупые, как и ты, а поэтому поедешь в воскресенье на хлебный базар, найдешь там Ваньку Жандара. Спросишь у него, где искать Сергея, он и скажет.

Мудрая бабушка Вера знала, что советовать сыну. Иван Поляков или Ванька Жандар, родился и рос в этом же селе, в котором жили Пономаревы, а теперь обретался в Воронеже, где возглавлял шайку уголовников. Путь Ваньки в преступный мир был извилистым и непростым. Семья Поляковых жила недалеко от Пономаревых. Жили они не очень богато, но и не бедно. В одну из несчастных ночей, когда вся семья спала мертвым сном после трудового дня, загорелся у них дом, крытый соломой. Пока били в колокол, пока собрался народ, дом вспыхнул факелом, похоронив под обуглившимися бревнами всю семью. В живых от огромной семьи остался только Иван, бывший с лошадьми в ночном. Приютила его родная тетка Нюрка Полякова, сестра отца Ивана. Жила она бобылкой, была веселого нрава, разгульная и жадная до умопомрачения. Хотя жила она одинокой, но достаток в её доме был, и не хватало только мужских рук. И вот, если не было счастья, то несчастье помогло нежданно и негаданно. В доме появился работник в лице племянника. К тому же люди спасли скотину, которую Нюрка прибрала к рукам. Слыла она в селе, да и в округе первой самогонщицей и все прохожие и проезжие выпивохи в любое время суток могли утолить у нее жажду. За самогон она брала не только деньгами, но не отказывалась от продуктов и тряпок. Мужики несли ей кур, яйца, муку, пшено, сало, мясо, несли холсты из сундуков своих баб и даже подушки с валенками. Всем этим и объяснялся достаток в доме Нюры. Так как она круглосуточно была занята своим ремеслом, в перерывах пьянствовала, а после попойки отсыпалась, то вся работа по хозяйству свалилась на плечи Ивана. За все с него спрашивала строго, наказывала, а кормила впроголодь. Кроме картошки в мундире, да кислых, пустых щей Ивану не доставалось ничего, хотя погреб, кладовки ломились от мяса, сала, сметаны и других лакомств. А так как он рос и организм требовал еды, то он стал потихоньку приворововать. Сначала приноровился собирать в курятнике яйца, потом, когда тетка после попойки спала мертвецким сном, снимал у нее с шеи ключи, забирался в погреб и тащил оттуда сало, сметану и соленья. Не хватало ему только хлеба, ибо тетка не только вела строгий учет караваям, но и метила постным маслом каждую краюху хлеба. Но однажды тетка застукала Ивана в погребе, закрыла на замок ляду и продержала его там двое суток, очевидно рассчитывая отучить от воровства. Выпустив Ивана из погреба, она поняла, что допустила промах и чуть не порвала на себе волосы. За двое суток Иван основательно подъел сметану, опорожнил все горшки с молоком. Сало без хлеба много не съешь, но Иван, желая досадить тетке, пообкусывал все хранящиеся в погребе соленые куски и побросал их на земляной пол. Нюрка за это так выдрала племянника, что он не мог ни лечь, ни сесть. Однажды, выждав, когда тетка уехала в город на базар, Иван сложил в мешок продукты, одежду и обувь, облил углы дома керосином, поджег и, прячась от людей, подался в город. В Воронеже, поначалу, Иван просил подаяния, а потом стал воровать с возов на хлебном базаре. Вскоре его приметили воры. Поначалу его поколотили для порядка, но все же приняли в воровскую шайку. Здесь, под руководством опытных воров, он окончил с отличием воровской университет и стал опытным и хитрым грабителем. С годами Иван вытянулся, раздался в плечах, окреп, возмужал и налился силой. Век преступника не долог. Если не пристрелят во время налета, то сам зачахнет от частых побоев. Но Иван, ловкий в делах, сильный и отважный, постепенно, шаг за шагом, подбирался к вершине власти преступного мира города. Кличка Жандар, искаженное от слова жандарм, как не лучше характеризовала характер Ивана. Его уважали за риск и удачливость в делах. Даже ближайшее его окружение боялось расплаты, если плохо выполняли его приказы. Его знали в городе и боялись не только члены шайки, но и городские жители, и крестьяне со всех окрестностей. Вот к нему и послала своего сына за помощью бабушка Вера.

Егору Ивановичу повезло. Не успел он пройтись по базару, как увидел Жандара, который, заложив за спину руки, вальяжно шествовал между рядами многочисленных повозок, тесно прижатых друг к другу. Глядя на этого верзилу, Егор Иванович даже оробел, но помня наказ матери, собрался с духом и двинулся ему навстречу. Подойдя к нему, он поднял козырек фуражки и поклонился, словно встретил своего благодетеля. Жандар, улыбнувшись, крепко пожал его маленькую руку, а потом, узнав, раскинул свои клешни, и крепко прижав к своей груди голову Егора Ивановича, похлопал его по спине. Мужики и бабы, наблюдая сцену, поспешили припрятать за свои зады узлы и уздечки.

— Да, дядя Егор, давненько мы не встречались с тобой! — Весело проговорил Жандар. — Я, ведь частенько вспоминаю наше село, наших людей. Особенно бабушку Веру, которая и кормила меня, и обшивала. Как она там, жива ли?

Они нашли свободное местечко и продолжали разговор, словно закадычные друзья.

— А ведь ты, дядя Егор, не случайно встретился со мной, у тебя какое-то дело ко мне?

— Не случайно, конечно, Иван! — И Егор Иванович рассказал о своей заботе, о своей нужде и горе.

Жандар похлопал его по плечу:

— Твоему горю, дядя Егор, я постараюсь помочь. Ты приехал на лошади? И это хорошо, так как нам придется кой — куда проехать. Так что? Поехали?

— Ты, Иван, не сомневайся, я ведь могу заплатить!

— Ты за кого меня принимаешь? Я не забываю плохое, но помню и хорошее. Меня бояться и хорошо делают, но вы Пономарёвы и особенно бабушка Вера сделали мне столько добра, что не забуду до конца своих дней.

После этих слов Жандара, Егор Иванович посмотрел на него другими глазами. Он только сейчас заметил, что Иван был красив. Темно русые кудри кольцами спадали на сильную загорелую шею. Точёный нос, темно-серые глаза, обрамленные темными дугообразными бровями, упрямый подбородок выдавали в нем не только широкую душевную щедрость, но и упрямство в достижении своей цели. И только одно вызывала у Егора Ивановича недоумение — то, что Иван был одет очень бедно. Застиранная белая рубашка навыпуск, такие же штаны и огромные, грязные, босые ноги. Егор Иванович не знал, что весь этот маскарад был придуман Иваном для отвода глаз от его персоны. Он выдавал себя за босяка, а не грозного повелителя городского преступного мира. Между тем они проехали конный ряд, минули Новодевичье кладбище и выехали на просторную накатанную дорогу, ведущую к реке. Лошадь бежала бойко и скоро они запутались в паутине Чижовской слободы. Возле небольшого приземистого домика Иван приказал остановиться и спрыгнул с телеги. Он пригласил Егора Ивановича и, открыв низкие двери, вошел в сени. В маленькой комнатке Егор Иванович увидел несколько пьяных мужиков, но при появлении Жандара все, хоть и с трудом, но встали. На грязном столе, с остатками еды, громоздилась целая батарея пустых бутылок из-под водки. Жандар махнул рукой, чтобы сели и, указав пальцем на менее всех пьяного громилу, приказал:

— Клин, приведи Серёгу!

Тот быстро вышел в другую комнату и через минуту вернулся с Сергеем. Егор Иванович посмотрел на своего сына и не узнал. Перед ним стоял опустившийся человек, с опухшим лицом и явно с глубокого похмелья. Сын был одет в грязное исподнее. На нём не было ни рубахи, ни штанов, ни сапог, ни пиджака, словно он находился в бане. Жандар дал Егору Ивановичу немного полюбоваться и сказал:

— Клин! Все шмотки Серёге вернуть, одеть его, обуть и привести в божеский вид.

— Скажи, Иван, почему он раздет и разут? Почему он в таком виде?

— А потому, дядя Егор, что он всё проиграл в карты.

Вскоре Егор Иванович, Жандар и Сергей тряслись в телеге обратно в город. На хлебном базаре Егор Иванович хотел было распрощаться с Жандаром, но тот велел поставить лошадь во дворе трактира и предложил им перекусить. Егор Иванович с опаской и страхом въехал в довольно широкий и тщательно подметённый двор. Жандар легко и проворно спрыгнул с телеги. Бородатый, благообразный дворник в белом фартуке с метлой в руке с удивлением взирал на нахалов, без спросу вторгнувшихся в его владения. Узнав Жандара, дворник поспешно снял с голову картуз и низко поклонился ему, словно перед ним был не босяк, а глава города. Тот не обратил на поклон дворника никакого внимания, а только спросил, у себя ли хозяин? Получив утвердительный ответ, Жандар велел дворнику распрячь лошадь, напоить и накормить её, а потом знаком пригласил Егора Ивановича и Сергея следовать за ним. Войдя через черный вход в трактир, они увидели довольно чистое помещение, заставленное длинными деревянными столами, чисто выскобленными и вымытыми. Посетителей было не очень много, в основном работники базара. Не успели они войти в трактир, как некоторые посетители поспешно вылезли из-за столов и заторопились к выходу. Тут к ним поспешил половой в чистой белой рубахе, в плисовых штанах и тщательно начищенных сапогах. По тому, с каким добродушием половой встретил Жандара, было видно, что он прекрасно знал, кто перед ним, но ничем не выдавал своего знакомства. Он проводил их в дальний угол, усадил за квадратный стол, накрытый выутюженной белой скатертью с синими полосами по краям. Перед столом стояли не скамейки, а венские стулья. Пока гости рассаживались, половой на миг отлучился и тут же появился хозяин. Был он в годах, среднего роста, крепок телом, с румяным лицом, обрамленным аккуратно подстриженной бородой и пышными усами. Волосы на голове были аккуратно расчесаны на прямой пробор и все без единой сединки. Одет он был изыскано, а через весь живот из одного кармана в другой тянулась массивная золотая цепочка. К столу он подошел плавной походкой и, расцветая лицом, подал руку Жандару, потом Егору Ивановичу и Сергею.