Ложе из роз
Шрифт:
Ее глаза были нежно-серыми и бархатистыми, как анютины глазки, которые он нечаянно затоптал. Эти огромные, умные, наблюдательные глаза осенялись длинными темными ресницами. Она была так молода и свежа, что повергла бы в стыд летнее утро. Ее лицо притягивало к себе взгляд.
В сущности, только одно лицо и мог разглядеть Майлс. Густые тени скрывали эту часть сада, даже когда солнце выскальзывало из-за туч, обещающих дождь, и огромное ветвистое дерево бросало тень как раз на то место, где стояла на коленях девушка,
— Вы вторглись в чужие владения, сэр, — повторила она.
На мгновение его отвлекло, пятнышко земли на ее щеке — оно подчеркивало белизну ее кожи гораздо успешнее, чем это сделала бы любая мушка.
— Пожалуй, — наконец признал он.
Девушка вздернула подбородок.
— Похоже, вы не слишком огорчены этим.
— Нет.
Она сложила руки на груди, переплетя пальцы жестом кающейся грешницы.
— Это частные владения.
Он поднял голову и оглядел безлюдный сад.
— Совершенно частные владения.
— Вам не следует быть здесь.
— Пожалуй, да.
А может быть, и нет. Вторжение меньше всего беспокоило Майлса в этот момент. Гораздо больше его занимало неземное существо, стоящее на коленях перед ним — и этот интерес был не просто обычным мужским любопытством.
Девушка прикусила своими белыми, ровными зубками нижнюю губу.
— Вы часто оказываетесь там, где вам не следует быть? — поинтересовалась она.
— Должен признаться, что да. — Он невольно улыбнулся.
Склонив голову набок, девушка взглянула на него. Она была одета в платье из плотной, темной ткани, складками свисающее с плеч. Под ним виднелось более тонкое платье оттенка между мышино-серым и черным.
Ее туфли были перепачканы землей, из-под подола платья виднелись только самые их носки. Грязь набилась под ногтями. На щеке, там, где она провела рукой, остались следы земли.
Все это позволило Майлсу заключить: перед ним служанка или поденщица аббатства.
Однако что-то в ее словах и манере говорить настораживало. Ее голос был учтивым и сдержанным, в нем не чувствовалось местного акцента. Разумеется, в светском кругу Лондона ее сочли бы провинциалкой, но здесь она слишком разительно отличалась от местных крестьянок.
Вероятно, это какая-нибудь бедная родственница Греев, которую сложные обстоятельства заставили отдаться на милость молодой дамы, ставшей хозяйкой аббатства Грейстоун после смерти родителей.
Несомненно, леди Элисса — дама безупречного происхождения согласно словам Бланта — далеко не сокровище. Майлс отчетливо представил себе ее: дурнушка, ведущая себя, как первая красавица, расхаживающая по аббатству с видом наследной принцессы с развевающимися юбками, задранным носом и отвергающая поклонников мановением бестрепетной руки.
Ну нет, хватит с него капризных особ!
— Почему вы перебрались через ограду?
Внимание Майлса вернулось к стоящей
— Возможно, это был порыв.
Девушка взглянула на него с неподдельным интересом.
— Значит, вы подвержены порывам?
— Да. — Он нахмурился. — То есть нет, — подумав, добавил он. — Иногда. — И тут же услышал собственный вопрос: — А вы?
— Вы хотите знать, подвержена ли порывам я?
Он кивнул.
Она немного задумалась, прежде чем ответить:
— Мне бы хотелось быть такой.
— Это означает «нет».
— Я не могу позволить себе порывы, — ответила она, и в ее голосе прозвучало искреннее сожаление.
Майлс понял ее: быть бедным родственником — самая худшая доля, какая только может достаться мужчине или женщине.
Майлс посмотрел на цветы, невольно помятые им.
— Простите. Я возмещу вам ущерб.
— Это не обязательно, — последовал ответ.
— И все-таки я сделаю это, — возразил Майлс, сверкнув своей лучшей улыбкой.
По природе Майлс Сент-Олдфорд не был самонадеянным человеком, но знал, какое воздействие обычно оказывает его улыбка на женщин в возрасте от девяти до девяноста лет. Множество светских красавиц — искушенных дам, успевших повидать и изведать все и вся — говорили Майлсу, что его улыбка очаровательна, изумительна, даже соблазнительна. Он не видел причин оспаривать это.
Однако прекрасная садовница даже не опустила ресницы, когда он улыбнулся ей. Либо она была простодушна, либо слишком дальновидна, либо отнюдь не заурядна. Размышляя об этом, Майлс выпрямился и огляделся в первый раз после прыжка со стены.
Сады аббатства Грейстоун славились на весь Девон — и, в сущности, на всю Англию. Здесь был официальный парк, классические сады в стиле французского искусника Ленотра, естественные — пейзажи Брауна с обширными насаждениями деревьев и кустарников, бесчисленными озерами, прудами и водопадами; подстриженные по моде ренессанса кроны имели вид колонн, острых пирамид и даже причудливых животных; и уж конечно, здесь имелся розарий.
— «Будуар миледи», — произнес он, подумав вслух.
Серые глаза несколько раз мигнули от изумления.
— Откуда вы знаете, как называется розарий?
— Я бывал здесь прежде, — прозвучал ответ.
— Неужели? — На ангельском личике появилось недоверчивое выражение.
— Однажды я гостил у лорда и леди Грейстоун.
Девушка смутилась.
— Не припомню, чтобы я когда-нибудь видела вас.
— И я вас не помню, — ответил Майлс.
— Должно быть, это было слишком давно.
— Да, — подтвердил Майлс. — Сколько лет вы живете в аббатстве?
— Всю жизнь, — ответила девушка. «Значит, не больше шестнадцати-семнадцати лет. Выглядит она так, как будто едва соскочила со школьной скамьи», — подумал Майлс.