Ложная слепота (сборник)
Шрифт:
– Так вы узнаете, что они не боги, и у них есть сострадание.
Его, конечно, нет. Это манипуляция, простая и чистая. Глина под руками гончара, ток к центрам тоски в сердце мозга. Нити, которые торчат до самой стратосферы и которые, похоже, не разорвать.
Когти Зефира тихо постукивают в соседней комнате, когда полковник открывает кристалл. Там папки внутри папок: файлы с помехами, преобразования Фурье, интерпретации отношений сигнала к помехе, низведенные до наименьших квадратов и гибких кривых. Все открывается сразу и без возни: никаких замков, паролей, рубинового
А может, они понимают его лучше, чем он сам?
Полковник узнает слабое эхо микроволнового фона, оттиснутое на данных, как смазанный отпечаток пальца из древних времен. В остатках видит что-то вроде кода приемоответчика. Анализ, по большей части, придется принять на веру: если что-то и было послано с «Тезея», оно то ли прошло через суровые погодные условия, то ли передатчик корабля сильно поврежден. Осталось лишь нечто, похожее на остатки оплетки, где смысл заключается не только в сигналах, но и во взаимодействии частот. Информационная голограмма.
Наконец он извлекает единственную ниточку из гобелена: скудный поток линейного текста. Судя по метатегам, его воссоздали из акустического сигнала – скорее всего, голосового канала, настолько слабого, что реконструкция не отфильтрована от помех, а, судя по всему, выстроена из них. Получился простой и неприукрашенный текст, в основном гипотетический.
«Представь себе, что ты – Сири Китон», – говорит он.
У полковника подгибаются ноги.
Раньше он приходил на Небеса раз в неделю, потом – раз в месяц. Со дня последнего посещения миновал почти год.
Просто в этом уже не было смысла…
Небеса – не рой, по крайней мере такой, какой бы попадал под его юрисдикцию. Мозги на Небесах соединены в сеть, но она подсознательна: излишки интернейронов одалживали для вычислений на текущие нужды, пока души парили в сновидческих мирах их собственного воображения. Идеальная бизнес-модель! Отдайте нам мозги, на них будет функционировать наша техника, а мы развлечем ваши бодрствующие останки.
Технически Хелен Китон – по-прежнему его жена. При восхождении супруга расторжение брака – дело формальное, но пара форм не изменит реальность; у полковника так и не дошли руки до бумажек. Поначалу она не отвечает и держит его в лимбе, заканчивая виртуальные увеселения, посреди которых полковник ее застал. Может, просто заставляет его ждать. После целого года он думает, что ему не стоит жаловаться.
Наконец облако радуг с зазубренными краями спускается в его присутствие. Разбитые осколки витражного стекла кружатся и танцуют, словно косяк рыб: какой-то стадный алгоритм, притягивающий ближайшие элементы друг к другу и творящий арабески из хаоса. Полковник до сих пор не знает, намеренная это вычурность или готовый аватар.
Он всегда казался ему чрезмерным.
Голос из струящегося стекла:
– Джим…
Звучит отдаленно и отрешенно. Столь же разрозненно, как и ее новый вид. Четырнадцать лет в мире, где законы физики коренятся во снах и исполнении желаний: ему повезло, что она вообще может разговаривать.
– Я подумал, тебе стоит знать. Был сигнал.
– Сигнал…
– С «Тезея». Возможно.
Стая замедляется, будто воздух превратился в скудную струйку, и сжимается, как на стоп-кадре. Полковник отсчитывает семь секунд, во время которых нет никакого движения.
Хелен сливается воедино – абстракция свертывается в человечность: десять тысяч фрагментов цепляются друг за друга в трехмерной головоломке, чей яркий изначальный блеск иссякает до приглушенных оттенков плоти и крови. Полковник представляет, как призрак одевается в костюм для официального приема.
– С… Сири? – Теперь у нее есть лицо. Частицы его нижней половины встают на место как раз вовремя, чтобы произнести имя. – Он…
– Я не знаю. Сигнал… очень слабый. Искаженный.
– Ему сейчас было бы сорок два года, – произносит она, помолчав.
– Ему и есть сорок два, – говорит полковник, не уступая и микрона.
– Ты послал его туда!
Справедливо. Ведь он не сказал «нет», не возразил и даже добавил свой голос к общему хору, когда стало очевидно, куда дует ветер. И какой вес имели бы его протесты? Все остальные уже были на борту; объединенная сетью толпа, настолько опережающая ментальность троглодитов, что все офицеры и эксперты могли с тем же успехом быть парламентом мышей.
– Мы их всех отправили, Хелен. Потому что они были самыми квалифицированными.
– Ты забыл, почему он стал таким квалифицированным?
Он очень хотел забыть.
– Ты послал его в космос на поиски призраков, – говорит она. – Это в лучшем случае. В худшем – скормил монстрам.
«А ты, – не ответил он, – оставила его ради этого места еще до того, как монстры появились».
– Ты послал его против чего-то, что в принципе никому не по силам.
«Я не буду влезать в этот спор».
– Мы не знали, насколько оно большое. Мы ничего не знали и должны были выяснить.
– Ты проделал блестящую работу. – Хелен уже полностью воплотилась; еле сдерживаемое раздражение воскресло, будто и не пропадало.
– Хелен, мы были под наблюдением. Вся наша проклятая планета. – Она же помнит! Не настолько погрузилась в свой вымышленный мир, чтобы забыть о случившемся в реальности. – Мы должны были просто забыть об этом? Думаешь, кто-то другой стал бы скучать по своему ребенку меньше, даже если бы Сири не был лучшим кандидатом для этой работы? Это больше его. Это больше нас всех.
– О, тебе не надо говорить мне об этом. Полковник Мур так любил этот убогий мир, что заклал ради него единорожденного сына.
Его плечи поднимаются и опускаются.
– Если все удастся…
– Если…
Он прерывает ее:
– Сири, вероятно, жив, Хелен! Ты не можешь хоть на миг забыть о своей ненависти и почувствовать надежду?
Она парит перед ним как ангел-мститель, но рука с мечом замирает. Она прекрасна – еще больше, чем во плоти, – хотя полковник хорошо представляет, как выглядит ее физическое тело сейчас, после долгих лет маринования в катакомбах. Он пытается выжать из этого знания крохотное мстительное удовлетворение, но у него не получается.