Ложная слепота (сборник)
Шрифт:
– «Тезей» – «Роршаху». Принимаем запросы на информацию.
– Культурный обмен. Мы согласны, – ответил «Роршах».
Бейтс нахмурилась.
– Это разумно?
– Если оно не желает давать сведений, возможно, захочет их получить. А мы можем многое узнать по тем вопросам, которые объект задаст.
– По…
– Расскажите нам о доме, – попросил «Роршах».
Саша вынырнула из глубины ровно настолько, чтобы бросить:
– Вольно, майор. Никто не обещал давать им верные ответы.
Пятно на гранях Банды замерцало, когда к рулю встала Мишель, но не исчезло. Оно даже слегка разрослось, пока синестет обтекаемыми фразами описывала некий умозрительный городок, не упоминая ни единого предмета меньше метра в поперечнике. (КонСенсус подтвердил мою догадку: теоретическая предельная разрешающая способность зрения светлячков.) А когда к рулю изредка вставал Головолом…
– Не у всех есть родители или кузены, у некоторых их никогда не было. Некоторые рождаются в чанах.
– Понимаю. Печально. «Чаны» звучит так бесчеловечно.
…пятно темнело и расползалось по их граням как разлитая нефть.
– Слишком многое он принимает на веру, – констатировала Сьюзен пару секунд спустя.
К тому времени, когда Сашу опять сменила Мишель, мысль была уже не просто сомнением и даже не подозрением, она превратилась в озарение: крошечный темный мем, поражавший по очереди расщепленные личности тела.
Банда напала на след, но пока не понимала, на чей.
А я понимал.
– Расскажите мне больше о своих кузенах, – затребовал «Роршах».
– Наши кузены лежат вокруг генеалогического дерева, – ответила Саша, – вместе с племянницами, племянниками и неандертальцами. Мы недолюбливаем навязчивую родню.
– Мы бы хотели побольше узнать об этом дереве.
Саша выключила микрофон и взглянула на нас, словно говоря: «Ну, куда уж яснее?»
– Оно не могло не проанализировать эту реплику. Там три двусмысленности на две фразы. А оно их все просто проигнорировало!
– Ведь «Роршах» запросил разъяснений, – указала Бейтс.
– Он задал вопрос! Это не одно и то же.
Бейтс все еще не догадывалась, а вот до Шпинделя начало доходить.
Еле заметное движение привлекло мой взгляд: вернулся Сарасти. Он плыл над сияющими вершинами рабочего стола. При каждом движении головы на черном забрале крутился неоновый калейдоскоп. Я чувствовал, как его глаза за стеклом пристально изучают все вокруг. Позади вампира находился кто-то еще.
Я не мог сказать кто, поскольку не заметил ничего необычного, кроме смутного ощущения неправильности. Что-то по другую сторону палубы выглядело не так, как следовало. Нет, поближе, вдоль оси барабана. Однако там ничего не было – лишь голые трубы да кабели сшитого нерва, петляющие сквозь щели. И…
Внезапно чувство неправильности пропало. Я наконец сосредоточился: исчезновение аномалии, возвращение к норме привлекло мое внимание не хуже слабого движения. Я мог точно указать, в каком месте на пучке кабелей произошла перемена, и сейчас не видел ничего особенного. Но она была! Осталось практически бессознательное впечатление, какой-то зуд, находящийся так близко к поверхности под кожей, что я мог бы вернуть его, увидеть, надо было лишь сконцентрироваться.
Саша разговаривала с инопланетным объектом на другом конце лазерного луча. Она сводила разговор к родственным отношениям, семейным и эволюционным: неандертальцы, кроманьонцы и внучатые племянники со стороны матери. Вела беседу не первый час, и ей не было конца и края. Сейчас болтовня меня отвлекала, поэтому я постарался ее отсечь и сосредоточиться на дразнившем память полувоспринятом образе. Секунду назад я что-то видел перед собой. На одной из труб… Точно, слишком много сочленений! Прямая и гладкая, она каким-то образом отрастила сустав. Но нет, дело не в трубе… Вспомнил: там притаилось что-то лишнее, что-то… костлявое.
Безумие! Нет там ничего. Мы в половине светового года от дома, разговариваем с невидимыми инопланетянами о семейных отношениях, а меня стало обманывать зрение.
Если это повторится, надо поговорить со Шпинделем.
Я пришел в себя от того, что стих шум голосов. Саша замолчала. Вокруг нее грозовым облаком повисли потемневшие грани. Я выдернул из памяти последнюю фразу разговора: «Обычно мы находим племянников с помощью телескопов. Они жесткие, как гобблиниты».
Опять сознательная двусмысленность, а слова «гобблиниты» вообще нет. В глазах лингвиста отражалось неизбежное решение. Саша застыла на краю обрыва, прикидывая глубину омута внизу.
– Вы забыли упомянуть своего отца, – заметили на другом конце линии связи.
– Верно, «Роршах», – вполголоса согласилась Саша, переводя дыхание…
И продолжила:
– Так почему бы тебе не пососать мой жирный лохматый хер?
В вертушке воцарилось молчание. У Бейтс и Шпинделя отпали челюсти.
Лингвист оборвала связь и повернулась к нам, так широко ухмыляясь, что я подумал: «У нее сейчас верхняя часть головы отвалится».
– Саша, – выдохнула Бейтс. – Ты рехнулась?
– А какая разница? Этой штуке все равно. Она понятия не имеет, о чем я говорю.
– Что?
– И понятия не имеет о том, что отвечает, – добавила Саша.
– Погоди. Ты… нет, Сьюзен говорила, что «Роршах» – не попугай, он знает правила.
К рулю встала Сьюзен:
– Да, и это так. Но сопоставительный анализ не требует понимания.
Бейтс покачала головой:
– Ты имеешь в виду, что мы разговаривали с… Оно даже не разумное?
– Может, и разумное. Только мы не общались с ним в привычном значении этого слова.
– И что это такое тогда? Голосовая почта?
– Вообще-то, – медленно произнес Шпиндель, – это называют «китайской комнатой».
«Давно пора!» – подумал я.
О «китайских комнатах» я знаю все. Сам был таким и никакого секрета из этого не делал, рассказывал любому, кто проявлял интерес.