Ложная слепота
Шрифт:
Один шаг – и я буду падать вечно.
Но я не оступился и не упал. Нажал на спусковой крючок, неторопливо вылетел из шлюза, обернулся. Вниз во все стороны уходил наружный панцирь «Тезея». Около носа над горизонтом бронзовой зарей вздымался запечатанный смотровой блистер. Ближе к корме из-за склона выглядывал рваный сугроб: край разбитой лаборатории.
И фоном всему, так близко, что казалось, можно дотронуться, – бесконечные темные тучи Большого Бена: клубящаяся стена, протянувшаяся к далекому плоскому горизонту, который я даже теоретически едва мог себе представить. Присмотревшись, различил в темноте бесконечные оттенки серого, –
– Роберт? – Я вывел на дисплей телеметрию со скафа Каннингема: крутой, неподвижный утес изо льда, подсвеченный до контрастности нашлемным фонарем. По изображению катились помехи от магнитосферы «Роршаха». – Ты там?
Шипение и треск. Вздохи и бормотание в электрическом гуле.
– Четыре точка три. Четыре точка ноль. Три точка восемь…
– Роберт?
– Три точ… черт. Что… Ты что там делаешь, Китон? Где Банда?
– Я за нее. – Я еще раз спустил курок и поплыл к снежным равнинам. Мимо, хоть руку протяни, катился выпуклый корпус «Тезея». – Тебе подсобить.
– Тогда взялись, нет? – Он пролезал через расселину: опаленную, рваную дыру в ткани, опадавшей от прикосновений. Распорки, разбитые панели, мертвые манипуляторы ледниковыми торосами загромоздили снежную пещеру; их очертания плыли от помех. Тени в свете нашлемника растягивались и дергались как живые. – Я почти…
В свете фонаря мне почудилось еще какое-то движение. На самом краю экрана что-то развернулось.
Телеметрия сдохла…
Внезапно выяснилось, что Бейтс и Сарасти орут у меня над ухом. Я пытался затормозить. Мои дурацкие бесполезные ноги топтали вакуум, подчиняясь древней инстинктивной блокировке из тех времен, когда все чудовища были прикованы к земле. Но к тому моменту, как я вспомнил о необходимости нажать на спусковой крючок, передо мной уже вздымалась лаборатория. За ней, будто совсем рядом, виднелся «Роршах» – огромный и зловещий. По его перекрученным граням плоскими молниями вились тусклые зеленые просверки. Словно тягучие пузыри в грязевом вулкане, сотнями открывались и захлопывались пасти, и в каждой «Тезей» мог уместиться целиком. Я едва заметил судорожное движение прямо впереди: неслышный выброс темной материи из-под опавшего купола. К тому времени, когда я снова увидел Каннингема, биолог летел силуэтом на фоне адского трупного свечения, окутавшего «Роршах».
Мне показалось, что он машет рукой, но я ошибся: это шифровик охватил тело человека, как отчаявшаяся возлюбленная, и размахивал щупальцем, направляя пристегнутый к запястью Каннингема реактивный пистолет. «Пока-пока, Китон! – говорило мне щупальце. – И пошел ты на…»
Я наблюдал за ним, казалось, целую вечность, но больше ни одна часть тела пришельца не шевельнулась.
Голоса, крики, приказы вернуться внутрь. Я едва их различал – меня ошеломила арифметика, пока я пытался разрешить простейшую задачку на вычитание.
Два шифровика – Растрепа и Колобок, с обоими покончено: их тела на моих глазах разлетелись в куски.
– Китон, ты слышишь? Возвращайся! Отвечай!
– Я… не может быть, – услышал я собственный голос. – Их было только двое…
– Немедленно на борт! Отвечай!
– Я… Подтверждаю.
Пасти «Роршаха» разом захлопнулись, будто задержав дыхание. Объект начал тяжелый разворот – словно континент, меняющий курс. И стал отдаляться, сначала медленно, затем набирая скорость и наконец пустившись наутек. «Как странно, – подумал я. – Может, он боится больше нашего?»
И тут «Роршах» послал нам прощальный поцелуй: я видел, как он призрачным пламенем вырвался из глубин черного леса и, пронзив небеса, расплескался о крестец «Тезея», выставив Аманду Бейтс полной, безнадежной дурой. Обшивка нашего корабля потекла, распахнулась, как рот, и застыла в беззвучном, замороженном вопле.
Невозможно одновременно стремиться к миру и готовиться к войне.
Понятия не имею, добрался ли шифровик до своей цели со столь тяжело давшейся добычей: очень уж большое расстояние ему предстояло одолеть, даже если орудия не расстреляли его по дороге. В пистолете Каннингема могло кончиться топливо. И, кто знает, долго ли эти существа способны жить в вакууме? Возможно, надежды на успех не было вовсе, и пришелец погиб в ту минуту, когда рискнул остаться. Я этого так и не узнал. Уменьшаясь, существо скрылось с глаз задолго до того, как «Роршах» нырнул под облака и, в свою очередь, исчез.
Разумеется, их с самого начала было трое. Растрепа, Колобок и полузабытые, зажаренные останки пришельца, которого убил обнаглевший пехотинец, лежавшие в холодильнике неподалеку от еще живых собратьев, в пределах досягаемости манипуляторов Каннингема. Я пытался выдавить из памяти полузамеченные подробности: имели оба беглеца шаровидную форму или один был приплюснут? В полете бились оба, размахивая щупальцами, как паникует человек, не чувствуя под ногами опоры, или один безжизненно плыл по инерции, покуда наши орудия не уничтожили улики?
К тому моменту это не имело никакого значения, волновал другой факт – в конце концов, все сравнялись. Кровь пролита, война объявлена.
А «Тезей» парализован ниже пояса.
Парфянская стрела «Роршаха» пробила броню в основании хребта, едва миновав магнитную воронку и теленигилятор. Она могла уничтожить фабрикатор, если бы не растратила столько джоулей, прожигая панцирь, и, если не считать преходящих эффектов электромагнитного поля, все жизненно важные системы остались в рабочем состоянии. Все, что ей удалось сделать, – настолько ослабить позвоночник корабля, что тот переломился бы пополам, вздумай мы дать достаточный импульс для схода с орбиты. Корабль может исправить урон, но не к сроку.
Если «Роршаху» так улыбнулась удача, то он был просто потрясающим везунчиком.
Теперь, изувечив жертву, «Роршах» исчез. Все, что ему было от нас нужно – на данный момент, – он получил: информацию, весь опыт и догадки, зашифрованные в спасенных ошметках его шпионов-мучеников. Если гамбит Растрепы (или Колобка) оправдался, у «Роршаха» появился даже собственный образец для опытов, в чем мы, учитывая обстоятельства, не могли его винить. Теперь он, незримый, таился в глубине. Наверное, отдыхал и заправлялся.
Но он вернется…
К последнему раунду «Тезей» сбросил вес. Мы остановили вертушку в символической попытке уменьшить набор уязвимых движущихся частей. Банда четырех – безвластная, бесполезная, насильно лишенная цели бытия – отступила в некий внутренний диалог, куда не было доступа иной плоти. Она парила в наблюдательном пузыре, плотно зажмурив веки, как свинцовые шторы вокруг. Я не смог определить, кто стоит у руля.
– Мишель? – предположил я.
– Сири… – Это была Сьюзен. – Лучше уйди.