Ложное впечатление (в сокращении)
Шрифт:
— И вы на это пошли? — повысил голос Липман.
— У нас не было выбора, мистер Липман. В конце концов, на сопроводительном документе стояла подпись доктора Петреску.
— Привет, это Винсент.
— Привет. Это правда, что я сейчас узнала?
— А что ты сейчас узнала?
— Что ты украла Ван Гога.
— В полицию сообщали?
— Нет, на это он не отважился. Он отправляет кого-то в Лондон, чтоб тебя выследить, но мне не удалось выяснить, кого именно.
— Возможно, меня уже не будет в Лондоне. Я еду домой.
— Картина
— Безопаснее не бывает.
— Прекрасно. Сегодня твои похороны, и он будет на отпевании.
Связь прервалась. На этот раз уложились в пятьдесят две секунды.
Анна повесила трубку, лучше, чем когда-либо, понимая, какой опасности подвергает Тину. Что предпримет Фенстон, если выяснит, что она неизменно опережает его на ход? Она подошла к стойке регистрации.
— Сдаете багаж? — спросила ее служащая. Анна подняла с тележки красный футляр и поставила на весы. Чемодан отправился следом.
— У вас большой перевес, мадам. Боюсь, вам придется доплатить тридцать два фунта.
Анна извлекла деньги из бумажника, а служащая тем временем прикрепила бирку к ее чемодану и шлепнула на футляр наклейку.
— Посадка минут через тридцать, выход номер сорок три, — сказала она, вручая билет с талоном, Анна направилась к выходу номер сорок три.
Кого бы ни послал Фенстон в Лондон следить за ней, этот человек приземлится, когда она уже давно будет в воздухе. Но Анна знала: стоит им внимательно прочитать ее заключение, как они вычислят, где в конце концов окажется картина. Ей просто требовалась уверенность, что в этом месте она будет раньше них. Но сначала нужно было сделать пару звонков. Первый — в агентство проката, чтобы забрали ее автомобиль у офиса «Хранилища искусств», второй — предупредить о своем возвращении — человеку, с которым она не общалась лет десять.
Анна заняла место в очереди на личный досмотр.
— Она направляется к выходу номер сорок три, — произнес голос. — 272-й рейс «Британских авиалиний» до Бухареста.
Фенстон растолкал чиновников и вылез в первый ряд, пока президент Буш и мэр Джулиани обменивались рукопожатиями с избранными, приглашенными на поминальную службу на нулевом уровне.
Он подождал, пока президентский вертолет поднимется в воздух, и присоединился к остальным скорбящим.
Грег Аббот. Келли Галликсон. Он вглядывался в лица родных и друзей, пришедших на службу.
Анна Петреску. Фенстон знал, что мать Анны живет в Румынии и на поминании присутствовать не сможет. Он гадал, кто из согбенных родственников может быть ее дядюшкой Джорджем из Иллинойса.
Ребекка Рейнджир. Он поглядел на Тину. У той в глазах стояли слезы.
Священник прочитал молитву и осенил всех крестом.
— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — произнес он.
— Аминь, — в один голос отозвались собравшиеся.
Тина глянула на Фенстона. Ни слезинки в глазах, стоит, переминается, как обычно, с ноги на ногу — видать, надоело ему. Пока люди здоровались, переговаривались и соболезновали, Фенстон, безо всяких церемоний, направился к парковке.
Тина не сводила с него глаз. Водитель распахнул перед ним дверь, Фенстон забрался в автомобиль и уселся рядом с какой-то женщиной, Тина ее раньше не видела. Водитель занял свое место, машина выехала на дорогу и скрылась из виду.
На женщине, сидевшей рядом с Фенстоном, был темный брючный костюм. Неизвестность была ее главным козырем. Она ни разу не приходила к Фенстону на работу или домой, хотя они знали друг друга больше двадцати лет. Она познакомилась с Нику Мунтяну, когда тот был посредником между президентом Николае Чаушеску и мафией.
Первейшей обязанностью Фенстона при правлении Чаушеску было переводить крупные суммы денег на счета в разные банки по всему свету — в вознаграждение верным прихвостням диктатора. Когда прихвостни переставали быть прихвостнями, сидевшая рядом с Фенстоном женщина их ликвидировала, а он перераспределял деньги с их счетов на счета других. Его профессией было отмывание денег. Ее профессией было устранять неугодных своим фирменным оружием — кухонным ножом.
В 1985 году Чаушеску решил отправить в Нью-Йорк своего личного банкира, чтобы тот открыл для него филиал. На четыре следующих года Фенстон потерял из виду сидевшую рядом женщину, но в 1989 году Чаушеску был арестован, осужден и казнен. Ольга Кранц этой участи избежала. Перебравшись через семь границ, она нелегально проникла в Америку и влилась в армию бесчисленных незаконных эмигрантов.
Фенстон первый раз увидел ее по телевизору, когда ей было четырнадцать лет и она представляла Румынию на чемпионате мира по гимнастике. Тогда ей досталось второе место, а первое заняла ее соотечественница Мара Молдовяну. Газеты предсказывали им золото и серебро на ближайших Олимпийских играх. К несчастью, Молдовяну трагически погибла — сорвалась с бревна, делая двойное сальто, и сломала шею. В эту минуту с ней в спортзале находилась только Ольга Кранц. Кранц поклялась завоевать золотую медаль в память о Молдовяну.
За несколько дней до формирования олимпийской команды Кранц растянула подколенное сухожилие. Ее имя быстро исчезло из газетных заголовков — обычная судьба спортсменов, получивших травму. Фенстон решил, что больше о ней не услышит, но как-то утром увидел, как она выходит из канцелярии Чаушеску. Он сразу узнал этот серо-стальной взгляд. Фенстон навел справки у осведомленных людей и выяснил, что Кранц стала начальником личной охраны Чаушеску. Главные обязанности — ломать кости тем, кто перечил диктатору. В совершенстве овладев этим искусством, она переключилась на работу с холодным оружием.
Чаушеску хорошо ей платил. Фенстон платил лучше. За двенадцать лет ее гонорар вырос до миллиона долларов.
Фенстон вытащил из портфеля папку и отдал Кранц. Та внимательно рассмотрела пять недавних фотоснимков Анны Петреску и спросила с сильным румынским акцентом:
— Где она сейчас?
— В Лондоне, — ответил Фенстон, вручив ей вторую папку.
Она извлекла из нее единственную цветную фотографию.
— Кто он?
— Он важнее женщины. Он незаменим. Но женщину убьете не раньше, чем она выведет вас на картину.