Лубянская преступная группировка
Шрифт:
Забегу немного вперёд: когда по этому факту разбиралась прокуратура и у меня с Камышниковым была очная ставка, следователь предложил нам задать друг другу вопросы. Я спросил: «Александр Петрович, вы давали команду убить Березовского?» Камышников: «Я отказываюсь отвечать на этот вопрос'. Сослался на 51-ю статью Конституции, где сказано, что человек имеет право молчать, если его слова могут быть использованы против него. Я задал другой вопрос: «А разговор о Березовском шёл во время этого совещания?» Камышников
После совещания мы вышли из кабинета. Все были потрясены. Поехали к Гусаку (в тот день он был дома). Пришли, всё рассказали. А Гусак и говорит: «А чему вы удивляетесь?» Оказывается, в ноябре этого года Хохольков тоже дал ему команду готовить ликвидацию Березовского.
«Мне приказано вас убить»
Перед тем как принять окончательное решение, я и мои подчинённые собрались у меня в кабинете и стали думать, что делать. У нас было три пути.
Первый — начать подготовку к убийству. Я сказал: «Нас втягивают в бандитизм». И если мы начнем убивать, нас никто не тронет. Будем себе спокойно заниматься «крышами», зарабатывать большие деньги. Как говорят, каждый — в меру своей испорченности. Я не скажу, что в ФСБ все поголовно занимаются вымогательством. Но здесь к каждому надо подходить индивидуально… всякое бывает. Но убивать людей? Хладнокровно, по приказу шефа? Тогда мы — бандиты, а он — пахан. Как только убьём первого, обратного хода у нас не будет.
Путь второй — выступить, открыто об этом заявить. И тогда — я не знаю, что будет тогда. Может, пересажают, может, поубивают, может, оставят в покое. Я не знаю, но ничего хорошего нам не светит.
И путь третий — нище ни слова не говорить, потихонечку от всего отойти и постараться перейти в другие подразделения. Кстати, в это же время я пошёл туда, где служил раньше, к начальнику отдела Колесникову и заместителю начальника управления Миронову, и попросил забрать меня обратно. Они мне сказали: «Кто же тебе уйти даст?» И усмехнулись.
Тогда я понял, что на мне уже клеймо. Меня уже никуда не берут, как из банды.
И тогда мы решили…
— А вы не боялись, что ваше совещание прослушают?
— Чего бояться? Если собирается больше двух человек и начальство захочет об этом узнать, оно и гак узнает.
Да это и не совещание было, скорее мужской разговор. Кстати, я всё-таки надеялся, что кто-то пойдёт расскажет начальству, либо простушка будет, и нас просто разгонят. Тихо, молча разбросают по разным подразделениям, и всё, и забудут. Но этого не случилось.
— И кто тогда участвовал в этом разговоре?
— Понькин, Латышёнок, Щеглов.
— А Гусак и Шебалин?
— Их не было. Они, кстати, мне не подчинённые: Гусак — мой непосредственный начальник, а Шебалин — как и я, его заместитель.
Так вот, мы
Прежде чем сказать это Березовскому, я собирался всё-таки поговорить с Ковалёвым. Не хотелось думать, что он знает об этом и фактически является соучастником. Я несколько раз пытался попасть к нему на приём, но не удалось. Раньше я мог к нему попасть, а в этот раз — почему-то нет. Может быть, Ковалёв специально не хотел со мной встречаться? Если подчинённый что-то докладывает начальнику, тот становится заложником этой информации и должен принимать меры. А так — не знал, не слышал.
— А как-нибудь письменно передать можно было?
— Кто же такие вещи передаёт через третьи руки? Я вообще не хотел с Ковалёвым в кабинете в открытую говорить. Хотел на бумаге написать, лично отдать, чтобы при мне прочитал.
— Ты не исключаешь, что даже кабинет директора ФСБ прослушивается?
— Я знаю, что он прослушивался ФАПСИ. Личная встреча была важна, потому что хотел посмотреть в глаза Ковалёву. По глазам, по выражению лица, по поведению, по реакции человека можно понять — знает он или нет.
Не сумев пробиться ь Ковалёву, я решился на разговор с Березовским. Я должен был его предостеречь. Считаю, что каждый офицер правоохранительных органов должен спасать жизнь людей любыми способами. Другого пути в тот момент я не видел.
Позвонил, узнал, что Борис Абрамович в больнице. По телевизору передали, он что-то повредил себе, катаясь на снегоходе. Так и не удалось с ним поговорить — он улетел в Швейцарию на лечение.
Только где-то в марте, за два дня до снятия Черномырдина, в субботу я приехал к Березовскому на дачу. И сказал: «Борис Абрамович, мне приказали вас убить». Он говорит: «Ты в своём уме? Ладно, не шути». И смотрит на меня как на идиота. «Это серьёзно», — сказал я. И всё рассказал.
— А твои друзья это подтвердят? — спросил он.
— Не знаю, не спрашивал. Но думаю, подтвердят.
Он сказал: «Иду к генеральному прокурору. Прямо завтра».
— Я вам не советую к нему идти. Скуратов — бывший кагебэшник. Ему что скажет Ковалёв, то он и сделает, — стал я его отговаривать.
— А ты что предлагаешь?
— Пойти к Ковалёву. Зачем шум? У нас какая задача — шум устроить или чтоб вы в живых остались? И срочно проверить, кто стоит за этим распоряжением. — Я был уверен, что самому Камышникову Березовский и даром не нужен. — Наша задача установить, кто Камышникову поручил. Либо он действует по заданию руководства, либо это левый заказ, за деньги.