Лучи уходят за горизонт
Шрифт:
Её мать – как её звали? Элизабет не помнила. В памяти жили картинки, обрывки воспоминаний. Она помнила, как они бегут из Пакистана, как едут в разваливающемся и провонявшем автобусе через грязный канал, полный жёлто-зелёной воды. Помнила, как они пешком идут по пыльной равнине, в огромной толпе, и у маленькой девочки подкашиваются ноги, а мама берёт её на руки и несёт на плечах, пока не падает сама. Помнила хмурых вооружённых людей, у одного из которых были тяжёлые чёрные усы, и как он улыбнулся Элизабет, пропуская их колонну под шлагбаумом. Помнила военную технику – здоровенные машины с пушками, оглушительно стрекочущие вертолёты в воздухе, бронированные крепости, из которых торчат ракеты, и как они тяжело ползут
Она помнила, старалась не забыть, как мама называла её по имени, и оно звучало особенно нежно, не так, как у других людей, которые их окружали. Она помнила трущобы, где они жили, и как приходилось ходить за водой за три километра от посёлка, к протекающему водопроводу над сточной канавой под мостом, по которому быстро неслись машины и куда ей было запрещено подниматься… Помнила свою школу – одноэтажное полуразвалившееся здание, где их учили чтению и арифметике, помнила несколько ржавых компьютеров, стоявших у стены, занятий за которыми она так ждала…
Помнила, как однажды, возвращаясь из школы, увидела, что посёлок опустошён, вокруг люди в полицейской форме, а её знакомых – и взрослых, и детей – куда-то уводят и сажают в грузовики; и как ей показалось, что она видит лицо мамы… Помнила, как кинулась к ней и как та покачала головой и что-то ей крикнула, как полицейские грубо её отстранили и попытались схватить, помнила, как сбежала от них и пряталась в мусорном баке полдня, заливаясь слезами, и как потом пошла на поиски, повторяя про себя, что грузовики уехали по большой дороге.
Тогда-то девятилетняя Элизабет и спустилась в подземный переход. Уставшая, измученная, заплаканная, она бродила по городу уже несколько часов, ей хотелось есть и спать. Её облаяла стая бездомных собак, которую разогнали велосипедисты, и Элизабет хотела попросить у них помощи, но они не услышали её. Зато услышал полицейский, и Элизабет испугалась его и решила, что он хочет убить её, как убил её маму, и она забежала в подземный переход, чтобы скрыться там, а потом вернуться в школу – где её, наверное, поджидала полиция…
В подземном переходе было очень светло, вокруг двигались непрерывные людские потоки; девочку чуть не сбили, и от постоянных толчков ей стало больно. Она свернула куда-то за угол и, упёршись в тупик, почувствовала у себя на плечах чьи-то руки. Кто-то тяжело дышал над её ухом, и Элизабет испугалась.
Она боялась повернуться, так и стояла, замерев на месте, пока неизвестный не развернул её рывком и не прижал к стене. Он наклонился к девочке, а та поморщилась, пытаясь отвернуться. Она видела прямо перед собой тёмное лицо с чёрной, колючей щетиной и холодным, нечеловеческим взглядом. Но у него были обычные глаза, не пурпурные, а обычные, человеческие… Он смотрел на неё, и его зрачки медленно расширялись.
Его рука переползла с её плеча на подбородок, он развернул её лицо к себе и приоткрыл рот. Он высунул язык и дотронулся им до губ девочки – Элизабет захотелось кричать, но она сдержалась, потому что на крик могли прибежать полицейские, а их Элизабет боялась куда сильнее. Она изо всех сил оттолкнула человека от себя и попробовала вырваться, но не смогла. Он повалил её на землю – Элизабет услышала за спиной хруст (приземлилась на пустую пластиковую бутылку). Тот, кого она позже прозовёт Пурпурным Человеком, навис над ней, как паук, и навалился своим тяжёлым телом.
Элизабет попробовала завопить, напрягая связки, но он зажал ей рот ладонью. Она попыталась укусить его, почувствовала зубами шершавую грубую кожу и застонала. Защищаясь, она подняла руки к его лицу, пытаясь оцарапать его, но он отвернул голову, приподнялся над ней, схватил одной рукой обе её руки и больно дёрнул, одновременно прижимая её голову к земле. Элизабет ударилась затылком, и в глазах у неё помутнело. Насильник вывернул ей кисти рук, она застонала от боли, на глазах выступили слёзы.
Он растянул её руки в стороны, прижимая ноги своими коленями. У Элизабет не было сил кричать – она стонала, чувствуя боль во всём теле, а он лапал её, облизывал шею и разрывал на ней одежду. Он что-то воодушевлённо шептал, а она брыкалась, но ничего не могла сделать. Когда он вошёл в неё – резко, сразу порвав плеву, – её скрутила судорога. Она чувствовала жар и одновременно холод, почувствовала в промежности кровь, но он не останавливался.
Он тяжело дышал, сопровождая каждый толчок вздохом и тихим смешком. Он смотрел прямо на неё, глаза в глаза, и Элизабет отвернула голову, только бы не видеть его звериного лица. Ей казалось, она сейчас умрёт, такая дикая боль пронзала всё её тело, так билось её сердце. Она пыталась сжать бёдра, вытолкнуть его из себя, поднять руки и ударить, но ничего не получалось. Из полуоткрытых губ раздавался тихий жалобный стон. Она хотела закрыть глаза, но не могла, старалась смотреть куда-то в угол, в темноту, думая, что это всё происходит сейчас не с ней…
«Мама, мама, мама, мама, – повторяла Элизабет про себя, – ну почему, мама, почему ты это позволяешь, почему тебя нет здесь, мама, мама, почему это я, почему, мама, мама, мама, почему ты меня предала, мама, почему ты меня оставила, почему ты меня бросила, мама, мама, мама…»
Насильник вдруг остановился и испустил долгий стон. Он слез с неё, запихнул обмякший член в штаны и ещё раз обвёл девочку взглядом. Элизабет увидела на его лице презрение, и слёзы опять подступили к её глазам, она захныкала, и этот человек… вдруг посмотрел на неё с нежностью и даже с какой-то любовью, присел, погладил по голове и что-то пробормотал. Она не знала, сколько времени прошло, пока она просто лежала и плакала, не шевелясь, а разорванная одежда едва прикрывала её тело, и через рваные полосы она чувствовала ледяной ветер, залетавший с улицы. И всё это время, пока она лежала, он был рядом с ней… Когда она решилась на движение – подняла трясущуюся руку и поднесла к лицу, ОН перехватил её руку и некрепко сжал. Её тело болело, но острота прошла, оставив тупое ноющее ощущение, и она пошевелила ногой, надеясь, что сможет убежать… Пах отозвался болью, но Элизабет сжала зубы и попыталась встать. ОН попытался помочь ей, но она с ужасом оттолкнула его, опёрлась о стену и поползла куда-то на четвереньках, а он нависал над ней и – наверное – всё это время смеялся. Она с трудом и болью поднялась на ноги, и он поддержал её за руку, и она поняла, что ей от него никуда не деться.
Он повёл её к выходу из перехода, и она захромала следом, надеясь, что сможет сбежать от него потом, когда – например – им на пути встретится полицейский, а пока ей нужно просто подождать, просто не думать о том, что он с ней сделал, сбежать от него, сдаться полиции, может, они всё-таки вернут ей её маму, и они опять будут жить вместе, и Элизабет будет ходить в школу, и её имя опять будут произносить с таким странным акцентом…
Она покорно шла за ним, и постепенно боль утихала. Она пыталась поймать взгляд какого-нибудь прохожего, но никто на неё не смотрел, все отводили от неё глаза, а впереди высилась фигура её насильника, и она не могла убежать от него, потому что знала, что он её повалит, и всё повторится снова… она боялась этого. Она боялась ЕГО, она не хотела больше никогда в своей жизни пережить что-то подобное, и что-то внутри неё тихо нашёптывало, что если сейчас ему подчиниться, то больше не придётся страдать, что он хочет искупить свою вину, что на самом деле он хороший и больше не будет обижать маленькую девочку, и хотя Элизабет знала, что это неправда, она всё равно шла за ним…