Лучник
Шрифт:
– Красивая и смелая. Ты не представляешь для меня и моих земель никакой угрозы. А вот такая жена моему сыну была бы как раз кстати.
– Мой отец никогда в жизни не допустит этого!
– Твой отец, как и твоя матушка, ушли в мир иной. Их погребли с почестями. Ты можешь гордиться родителем, он достойно защищал свои владения. Но теперь хозяин здесь я.
Мана оцепенела. Ее мутило, глаза наполнились слезами, которые стали беззвучно скатываться по гладким девичьим щекам. Она уже не сопротивлялась, и, кажется, больше ничего не видела и не слышала, находясь в прострации.
– Госпожа Кин, – Токугава обратился к изумленной гейше вежливо, несмотря на то, что она также находилась в руках его воина и не имела возможности пошевелиться или сказать хоть слово. – Дочь покойных Айано и Изаму Иоири останется здесь. Ты воспитаешь из нее ту, что будет достойна разделить ложе с моим сыном. Она должна будет знать искусство гейши и ее кротость, но не быть гейшей. Ни один мужчина не прикоснется к ней – за этим я приказываю тебе строго следить. Иначе поплатишься жизнью. Как и она.
Потом он повернулся к Мане. Всего лишь напуганная девчонка! Она сделает все, чего он потребует. Страх и женская покорность возобладают над гордостью и ненавистью. И сын его, Юкайо[2], очень хорош собой. Может быть, все у них сложится, и Мана станет ему хорошей женой.
– Наша вражда с твоим отцом в прошлом. Брак состоится через год. Этого времени тебе хватит, чтобы научиться во всем угождать мужчине. Союз этот поможет мне заткнуть рты недовольным жителям Канадзавы, почитавшим своего князя. Также они любят и тебя. И когда узнают, что я не только сохранил тебе жизнь, но и дал достойное твоего происхождения положение, то смирятся с моей властью над ними.
Мана лишь сверкнула глазами. Ей нечего было сказать. Выбора у нее нет. И хотя она была еще очень юна, но, несмотря на боль от утраты и страх перед сегуном, девушка понимала, какие перспективы перед ней вырисовываются. Как невеста будущего правителя, она будет жить под защитой, в мире и покое. И у нее будет время, чтобы выносить план бегства отсюда и мести тому, кто умертвил ее родителей, лишил ее земель и будущего.
Потом ледяные глаза сегуна устремились на нагого Ихару, распростертого на ложе.
– Теперь ты… Поднимите его.
Самурая поставили на ноги. Он стоял меж двумя солдатами, и молча, исподлобья, с ненавистью глядел на своего врага. На его руках, которые крепко держали воины, напряглись мышцы и сильнее проступили под кожей узловатые вены. Глаза блестели, а на скулах ходили желваки. Мана, впервые увидевшая обнаженного мужчину, смущенно отвела глаза. Заметив это, несколько воинов усмехнулись. Но сам Токугава оставался бесстрастен.
– Я мог бы прихлопнуть тебя, щенок, – сказал он. – Но буду справедлив. Тебя есть, за что уважать, и ты достоин того, чтобы жить. Изаму когда-то купил тебя как раба, а я дарую тебе свободу. Скоро наши купцы отправятся в Европу, и ты поедешь с ними. Ты мечтал о том, чтобы вернуться домой, Касэн, и ты это сделаешь.
– Самурай не раб, – прорычал Ихара неожиданно дерзко.
Он хотел произнести еще что-то, но речь вновь отказалась слушаться его и вышла заминка, которой воспользовался сегун.
– Пусть оденется
С этими словами он кивком приказал воинам следовать за ним. Через несколько минут солдаты уже волокли Ихару к выходу. Один из самураев выпустил, наконец, гейшу из своих железных рук. Амайя подошла к одиноко стоявшей посреди комнаты девушке, и положила ладонь ей на плечо.
Сквозь пелену слез, застилавшую глаза, Мана глядела на Касэна, которого уводили люди Токугавы. В какой-то момент он оглянулся, чтобы увидеть ее, и проговорил:
– Это моя вина. Не смог уберечь в-вас.
Когда их шаги затихли, девушка опустилась на циновку и закрыла лицо руками. Кто она – богатая невеста, или нищая сирота и почти монахиня?..
[1] Футон – традиционная японская постельная принадлежность в виде толстого хлопчатобумажного матраца.В XIII веке большинство японцев спало на соломенных циновках, но самые богатые японцы предпочитали спать на татами. Они были не такие мягкие, как современные футоны, а были тверды и неудобны.
В XVII веке японцы начали использовать иные постельные принадлежности – хлопчатобумажные матрацы (футоны), набитые хлопком и шерстью. Первоначально они были слишком дороги, и их покупали только самые богатые японцы. Позднее, в XVIII веке, такие матрацы стали более доступными.
[2] Юкайо – вымышленный персонаж. В реальности преемником сегуна стал Токугава Цунаёси (младший брат).
Глава 3 Странствующий осенний ветер
Спустя 3 месяца
Осень, как одетая в богатое алое платье богиня Тацута-химэ[1], спустилась на землю и покрыла Японию золотом и багрянцем. Мане нравилось это время года. Она и сейчас шла по аллее сада, наслаждаясь бесподобным зрелищем – рубиновыми, словно выкрашенными в этот цвет нарочно, гроздьями барбариса. Весной здесь чудесно цвела сакура, а осенью созревал барбарис.
Как же свободно дышится вдали от всего – городов с их нагромождениями деревянных домишек и узкими улочками, людей с их беспрестанными склоками, дрязгами, борьбой за власть… Пожалуй, Мана была бы не прочь остаться здесь навсегда. Девушка взрослела и все больше становилась внешне похожа на мать, покойную Айано. Характером же она пошла в отца, князя Изаму Иоири, добрая ему память. Мана унаследовала его отвагу и почти безрассудное бесстрашие.
Время, на которое Токугава назначил их свадьбу с его сыном Юкайо, неумолимо приближалось. Она никогда не видела этого юношу, но Амайя говорила, что он довольно хорош собой. Да будь он хоть трижды красавцем, Мана заочно ненавидела этого человека. И поклялась себе, что не выйдет за него никогда в жизни. Но пока об этом ее решении не ведала ни одна живая душа.
Хотя, по правде сказать, сам отпрыск сегуна тоже совсем не жаждал жениться. Юкайо было уже почти 20, и он был умелым воином. А про юную невесту, которую готовили для него в Канадзаве, отзывался с пренебрежением.