Лучшая девочка на свете. Сказки для взрослых
Шрифт:
– Вечер добрый! – поздоровался он слегка бравадно.
– И вам тоже добрый вечер! – вежливо сказала я, стараясь держаться как можно более непринужденно, хотя, помня Зоин страх перед этим человеком, далось мне это нелегко.
– Вы проводите время с моей дочкой, – констатировал он и, помедлив, добавил: – Спасибо!
Мне показалось, что внутри у этого человека будто много разных персоналий, и ему требуется масса усилий, чтобы решить, кого именно выпустить при разговоре. Чувствовалось, что человек он непредсказуемый, импульсивный, и с ним надо быть настороже.
Я решила побыстрее откланяться,
– Что ж, доброй вам ночи!
– Доброй ночи, – ответил мне он, не найдя больше ничего, что сказать.
Я обошла его слева – сам он держался правее, придерживаясь за борт. Снова на секунду оказавшись в поле его ауры, я почувствовала, что этот человек уже далеко ушел от себя, и обратно навряд ли сохранилась хотя бы тропинка.
Мне стало очень грустно. Я, кажется, поняла, чем вызвана Зоина столь ранняя взрослость и наблюдательность. С таким папой не расслабишься!
Эх, а как ведь было бы здорово, если бы этот в целом не такой уж плохой, по моим ощущениям, человек оставил бы свои вредные привычки и посвятил бы время Зои! Тогда бы он узнал, чем можно заполнить пустоту внутри, которую он заполняет в баре, – общением с этим замечательным маленьким человечком по имени Зои, доброй, умненькой, ласковой и бесконечно преданной девочкой.
К сожалению, было очевидно, что этот человек потерян и для семьи, и для общества. А что же мать Зои? Что за история с ней? Может быть, сейчас, когда мы уже поближе познакомились и подружились, Зои сможет поведать мне немного о ней? На следующий день, когда мы сидели на деревянных ступеньках лестницы, ведущей к бассейну, и наслаждались мягким утренним солнышком и клубничным мороженым, я аккуратно спросила малышку:
– Зои, а твоя мама… где она?
Зои по-детски трогательно вздохнула всем тельцем, подняв плечики, и сказала:
– Она есть, но она меня совсем не любит.
– Как это не любит? – задала я дурацкий вопрос, не сдержав растерянности.
Зои снова вздохнула и, подтянув к груди колени, обхватила их ручонками. Потом рассеянно посмотрела на мороженое, поняла, что в такой позе его есть не удобно, и протянула рожок мне.
– Хочешь? – спросила она.
– Ну давай, – согласилась я, хотя мороженым уже объелась. Да и к тому же клубничное не мое любимое. Я люблю шоколадное.
– Не знаю, не любит и все. Ругает меня все время, сердится ни за что ни про что. И так сильно сердится, что я даже верю, будто что-то плохое сделала. Хотя на самом деле я ничего такого не делала.
– А где она? – спросила я аккуратно.
– Да здесь где-то, – снова со вздохом сказала Зои. – У нее подружек очень много, она целый день с ними проводит. А когда дома, так целый день с ними по телефону треплется. На меня вообще никакого внимания не обращает.
Мне стало не по себе от одиночества этой маленькой девочки. И от безысходности ситуации, в которой она оказалась. Пьющий отец – еще полбеды. Но нелюбящая, равнодушная мать – это уже полномасштабная катастрофа.
Несколько следующих дней я пребывала в паршивейшем настроении, ведя нон-стоп внутренний диалог с родителями Зои, пытаясь призвать их к ответственности. Но даже мои внутренние попытки о чем-то с ними договориться не привели ни к какому результату. При живых родителях Зои была брошенным ребенком.
Я не показывала Зои виду, что со мной что-то не так, что внутри идет изнуряющая борьба. С ее же стороны я ощущала просто какое-то недоумение и растерянность по поводу положения вещей.
Однажды случился шторм. Приличный шторм, баллов восемь. Капитан раз десять, начиная с раннего утра, всех предупреждал по громкой связи оставаться в своих каютах и быть предельно осторожными при передвижении по лайнеру. «На палубу не выходить, в коридорах держаться за поручни!» – с ноткой озабоченности вещал его голос изо всех динамиков.
В каюте особых развлечений, кроме телевизора, не было. Поэтому, проведя там добрый час после завтрака, мне надоело ощущать мощь стихии в одиночестве. К тому же моя каюта находилась ниже ватерлинии. Вкупе со штормом вид через иллюминатор «под воду» давал ощущение еще большей паники, как будто мы уже тонем.
Держась за стенки, углы стола и ручки двери, я выбралась в коридор. Там, кроме меня, по стенке полз еще один несчастный, явно страдающий от морской болезни, о чем свидетельствовал его бледно-зеленый цвет лица.
«Вот ведь, – подумала я, – всегда найдется кто-то, кому еще хуже, чем мне». И от этих мыслей у меня почему-то появилась досада. Как будто хотелось получить общественное признание, что хуже, чем мне, уже не бывает.
«Нет, бывает, – напомнил внутренний голос. – Вот Зои, например».
«Зои, – подумала я. – Как и где она сейчас?» Смутное ощущение тревоги, даже паники, шевельнулось внутри.
Тут надо остановиться и сказать, что хоть мы и подружились крепко за последнее время, и я искренне полюбила эту девочку за ее простоту, доброту, нежность и какую-то недетскую мудрость, я все же не готова была полностью заменить ей родителей, поэтому оставила себе свободу и независимость. В смысле, общалась я с Зои только тогда, когда мне самой хотелось, и предпочитала не думать, как она и где она, когда мне нужно было побыть одной. Знаете ли, я ведь и сама не слишком счастливый, цельный человек. Часто тону в жалости к себе. И когда волна накатывает, мне, уж поверьте, не до чужих детей.
Но шторм почему-то вымыл на поверхность мои лучшие человеческие качества, и я побрела искать Зои, желая убедиться, что с ней все в порядке. Шатаясь от одной лакированной стенки к другой, я добрела до лифта в лобби. Но на нем висела табличка: «Просьба во время шторма лифтами не пользоваться!» На секунду возникла злость по поводу этого ограничения моих гражданских свобод. Но потом, вспомнив свои ощущения – сжимающихся внутренностей и холодного пота на лбу – в те несколько секунд, когда мы летели на неисправном лифте вниз, я смирилась и воспользовалась лестницей.
В лобби, на удивление, было достаточно людно. Видимо, не только мне в момент страха и трепета перед стихией хотелось быть среди людей, а не переживать все это одной в каюте. За многими было интересно понаблюдать: некоторые делали вид, что им вовсе не страшно, и они деловито общались с другими пассажирами, бодро держа в руках бутылку минеральной воды, а кто-то и бокал шампанского. И только по белым костяшкам на пальцах было понятно, с какой силой они сжимают фужеры и бутылки, стараясь держаться хотя бы за них. Непроизвольно я вспомнила фразу: «Держится за бутылку» – так часто говорят об алкоголиках. Сейчас именно так все и выглядели. Происходило это из чувства страха перед чем-то значительно более сильным, чем ты, а выглядело так, будто если отобрать последнее, «за что держаться», человек совсем потеряется и будет выглядеть и чувствовать себя беспомощным.