Лучшая фантастика
Шрифт:
– Мы сейчас в отеле, где обычно останавливаются журналисты. Здесь безопасно. Здесь много иностранных представителей прессы, их не будут бомбить, – будничным тоном объяснил он.
Айя немного смутилась из-за того, что на ней были пижама и тапочки. Зияд заказал себе «Пепси», а для нее – апельсиновый сок. Когда принесли напитки, он закурил.
– Ты теперь куришь?
Он пожал плечами и затянулся.
– Айя, мир, в котором ты живешь, – имитация.
Она уставилась на него, не зная, что сказать.
– Сама подумай. Несколько десятилетий назад Израиль располагал последними цифровыми технологиями. И основное назначение этих технологий заключалось в укреплении и дальнейшем распространении зоны оккупации. Тебе не кажется нелогичным то, как легко была освобождена Палестина?
– Зияд, ты сошел с ума!
– Людей, которые продолжают сопротивляться, считают сумасшедшими те, кто не способен заглянуть за стены своей тюрьмы.
– Где мы сейчас?
– Это настоящая Палестина, – ответил Зияд, разводя руками. – То, где ты живешь… все, что ты, якобы, знаешь… это просто имитация. Они использовали нашу коллективную память и создали цифровой образ Палестины. Именно там ты и живешь.
Айя напомнила себе, что ей все это снилось, но не могла вспомнить того момента, когда уснула.
– Как только я все это осознал… когда все фрагменты головоломки сложились, я понял, что должен как-то выбираться. И прыгнул навстречу свободе. – Он сделал паузу. – Когда ты убиваешь себя, ты покидаешь искусственную модель.
– Я не понимаю.
– Ты ведь знаешь, что взрослые все время спят, – сказал он, немного оживляясь. – К тем, кто не родился в имитационной модели, воспоминания возвращаются легче. Поэтому взрослые так много спят… им требуется перезагрузка. А нам… мы – первое поколение, которое провело в имитации всю свою жизнь. Мы находимся на пороге новой формы колонизации. И теперь мы должны создать новую форму сопротивления.
– А мама?
Зияд ответил не сразу. Айе показалось, что он с трудом сдерживал слезы.
– Мама не больна, Айя. Не важно, что об этом говорят. Ее мучают сомнения… она хочет сопротивляться… хочет уйти… но не может бросить вас с папой. Поэтому она остается там, пребывая в состоянии между сном и явью. Она знает, что это «право на цифровое возвращение» – нечто не совсем реальное…
Айя почувствовала, как апельсиновый сок застрял у нее в глотке. Зияд обратил внимание на выражение ее лица.
– О чем ты думаешь? – спросил он.
– О твоих словах, о том, что я смогу освободиться, только если умру.
– Ты должна верить мне, я говорю правду.
– А если ты ошибаешься?
Зияд долгое время молчал. Наконец, он затушил сигарету и посмотрел на нее.
– Обрати внимание на пение птиц.
После того как Айя уловила особую закономерность в пении птиц, она уже не могла не обращать на это внимание.
«Чик-чирик… чирик».
Мысленно она считала: «Один. Два. Три. Четыре».
После двух чириков через несколько секунд следовало третье. Четыре секунды молчания, затем схема повторялась.
Тем утром она целый час лежала в кровати и слушала пение птиц. Схема повторялась снова и снова. Ужас медленно расползался по всему ее телу.
«Теперь ты женщина».
«Чик-чирик… чирик».
Имитация. Она мысленно пыталась себе это представить, но это было почти то же, что стараться нарисовать в своем воображении, что произойдет после конца света, или представить себе всю мощь солнца. Ее разум просто не мог дать ответ на этот вопрос. Думать о своей жизни внутри имитации – это все равно что размышлять о своей смерти. Это было чем-то невообразимым, слишком всеобъемлющим, чтобы пережить нечто подобное.
Позже тем же днем, пока обучающие голограммы что-то бесконечно долго бубнили на уроках, в ушах Айи непрерывно звучали слова Зияда. Если то, что он сказал, было правдой, значит, все окружавшее являлось лишь имитацией.
Она ущипнула себя, и почувствовала боль. Но была ли эта боль реальной?
Она схватила электронную ручку и прижала ее кончик к мягкой коже на запястье. Айя почувствовала резкую боль, когда наконечник царапнул кожу. Она надавила на ручку сильнее, пока не проткнула кожу, а из ранки не появилась капля крови.
«Чик-чирик… чирик».
Вокруг нее послышался вой сирен. Она подняла голову. Обучающая голограмма направила на нее световой луч. Весь класс смотрел на нее. Она взглянула на свою руку – электронная ручка торчала в ее запястье.
– Аааай! – Крики вырывались у нее из груди, но она не знала точно, был ли в них какой-то смысл. Дверь распахнулась, и вбежали четыре медсестры. Ее запястье горело от боли.
– Я даже не знаю, что сказать, – проговорил ее отец, пока они ехали домой.
– Мы настоящие? – спросила его Айя, которая сидела на пассажирском месте, смотрела в окно и рассеянно дергала повязку на руке.
Отец остановился на светофоре и повернулся к ней.
– Посмотри на меня. Тебя зовут Айя. Сейчас 2048 год. Ты живешь в городе Газа. Твой любимый цвет – фиолетовый. – Он сделал паузу и добавил: – Ты – настоящий человек.
– Тогда почему все птицы издают одинаковые звуки?
– Что?
– Пение птиц. Оно одинаковое.
Отец долгое время молчал. Наконец, он заговорил:
– Когда мне было столько же, сколько сейчас тебе, я близко дружил с двумя мальчишками, моими сверстниками. Я жил в Газе, а один из мальчиков – в Тунисе и еще один – в Бейруте. Мы все были палестинцами, из Хайфы, но нас разбросало по миру, как дробь из ружья. Границы и законы не позволяли нам видеться. Мы иногда спрашивали друг у друга: если бы наши деды не бежали из своих домов, словно тараканы, случилось бы так, что мы трое остались соседями? И были бы совсем другими людьми, без этого груза на душе? И каково это – иметь свой дом, чтобы никто не мог оспорить твоего права на него?