Лучшая песня
Шрифт:
– Поверил, но не до конца, и то только потому, что трудно в одночасье разрушить стереотипы. Бытует сильное предубеждение против актрис и моделей. И на пленке ты именно такой и выглядишь - немного испорченной, дразнящей, возбуждающей воображение.
– Но я ведь совсем не такая, Итан! То, что ты видишь на фотографиях и в рекламе, это всего лишь игра, притворство! Мисс Лорен - это не Дорис Ламберт, это совсем другая женщина, не имеющая со мной ничего общего...
– Теперь я в этом убедился, но тогда, в самом начале, мне было известно только одно: я отчаянно хотел тебя, ты меня безумно привлекала. А Моника всегда умела быть очень убедительной. Не знаю, как ей это удавалось, но чем больше
– Это касалось и меня?
– грустно усмехнулась Дорис.
– Да, - Итан сделал попытку улыбнуться и продолжал: - Ты знаешь, со мной никогда такого не случалось. Да, меня неумолимо влекло к тебе. Я только об этом и думал. Только это и чувствовал. Но ты была не той женщиной, которая могла бы вызвать у меня симпатию. Я знал, что ты вслед за Моникой пошла работать в авиакомпанию...
Это Моника пошла вслед за мной, - поправила Дорис, не глядя на него. Она пожала плечами.
– Сначала я устроилась на работу, через несколько дней там появилась Моника. Со смехом впорхнула в класс, где мы проходили вводный курс обучения. Вот и все. Я была рада ее видеть, - добавила Дорис, - думала, что вдвоем нам будет веселее.
– Она взглянула на Итана и сказала с горькой усмешкой: - Так, значит, вот почему твоя мать так меня возненавидела? Из-за того, что считала неподходящей подругой для Моники. Той, которая была для нее почти как дочь. И уж, конечно, она не обрадовалась, что ее сын спит с такой женщиной!
– Не возненавидела, - возразил Итан.
– Однако мы все считали, что ты отравляешь Монике жизнь. Она говорила, что ты старалась записаться на все занятия, которые она выбирала для себя в школе. И на музыку, и на рисование, и на спортивные игры. Что ты пошла вслед за ней служить в авиакомпанию и всегда ухитрялась сделать так, чтобы попасть на самые выгодные рейсы. Что ты увела у нее пилота, в которого она была влюблена...
– Что ты сказал?
– переспросила Дорис ледяным тоном.
– Я не помню, как его звали, но Моника якобы видела, как он выходил из твоего номера.
– Если он выходил из моего номера, значит, меня там не было, - тем же тоном сообщила Дорис.
– Я ни в чем тебя не обвиняю. Я просто рассказываю о том, что нам говорила Моника, объясняю, почему мы тебе не доверяли. А когда, как мы считали, ты украла у нее шанс сняться в рекламе авиакомпании, это показалось нам последней каплей. И она так искусно играла свою роль! Она, мол, переживет, она так за тебя рада, ты это заслужила. И мы...
– Пришли к окончательному выводу, что я расчетливая сучка, мерзкая интриганка, готовая переступить через лучшую подругу, лишь бы получить то, что ей хочется, - закончила за него Дорис.
– Приблизительно так.
– Но тебя все равно тянуло ко мне, - сказала она с отвращением. Бедный Итан.
– Да, - согласился он. В голосе его звучала горькая ирония.
– Если бы я только показал, что интересуюсь не тобой, а любой другой девушкой...
– Ничего бы не случилось? Но это была я - та, которая всегда получала то, на что претендовала Моника.
– Но ты ведь понятия не имела, что ей до смерти хотелось сыграть стюардессу в том ролике?
– Нет. Она вела себя так, словно была очень рада за меня, даже счастлива.
– Дорис грустно рассмеялась и добавила: - Наверное, никто не разбирается в людях хуже меня! Мне даже ни разу не пришло в голову, что она может не любить меня. Я была уверена, что
– Ты сообщила полиции, кто оказался твоим преследователем?
– тихо спросил Итан.
– Нет.
– Почему?
– Потому что она была моей подругой!
– крикнула Дорис.
– Потому что мне было очень больно!
Она отвернулась и пошла за чайником.
– И все же... Моника загубила твою карьеру, запугала, замучила...
Да, - прошептала Дорис, наливая воду в \ чайник.
– Шестнадцать лет... С тех пор, как нам обеим исполнилось по одиннадцать, ее жизнь была сплошной ложью.
– Нет, - мягко поправил ее Итан, - это были просто обиды, которые вызрели только тогда, когда ты...
– Соблазнила мужчину, которого она сама хотела.
– А я не знал даже половины из того, что она сделала! Про то, что она облила краской твою машину...
– Я отдавала ее перекрасить.
– Про того продавца пылесосов, который приставал к тебе до тех пор, пока ты не вызвала полицию. Про посылки и записки, которые она посылала Лорену. Почему ты мне не рассказала?
– Не думала, что тебе это может быть интересно. Ты вел себя так, словно все это тебе надоело. Советовал мне держать себя в руках.
– Дорис помолчала, а потом продолжила: - Когда я получила те снимки, тебя это совсем не тронуло. Ты не разозлился, не огорчился...
– Нет, Дорис, это совсем не так. Если бы я нашел того, кто так долго изводил тебя, то переломал бы ему руки. Я попросил Джона, чтобы он внимательно следил, не появится ли кто чужой, и немедленно сообщил в полицию...
– Только это был не чужой. Никто бы ничего не заподозрил, встретив Монику.
– Поэтому-то и собаки ни разу не залаяли.
– И мои соседи ничего не замечали. Все знали, что Моника - моя лучшая подруга, которая мне часто помогает.
i4^ - Она отдала мне негативы, - неожиданно сообщил Итан.
– Я их уничтожил.
– Она отдала их тебе?
– Дорис не верила своим ушам.
– Вынужденно.
Дорис молчала. Зажигая газ и ставя на него чайник, она пыталась представить, каким образом Итан заставил Монику сделать это.
– Почему, вернувшись из Парижа, ты не сказала мне, что тебя собираются уволить? Что тебе уже нашли замену для презентации духов?
– Ты не дал мне возможности что-либо рассказать. Просто повернулся и ушел.
– Ты права. И дело было не только в Кевине. К тому времени я уже и без того решил покончить с нашими отношениями. Они приобрели чересчур эмоциональную окраску. Я говорил себе, что легко это переживу. Но ошибался... Меня тянуло к тебе все сильнее, и все больше я презирал себя. А увидев ту газету с фотографией...
– Глядя на ее густые, блестящие волосы, ниспадавшие волной на плечи, он тихо попросил: - Мне очень жаль, Дорис, прости меня... Боже, как это глупо звучит. Когда я увидел торжествующую улыбку Моники, мне стало дурно.
– Не тебе одному. Уходи, Итан. Все это абсолютно бессмысленно. Я тебе даже не нравлюсь.
– Это не так. Просто я обнаружил, что совсем не знаю тебя. Я ведь пытался побороть самого себя. Ты меня очень привлекала, я желал тебя, но не хотел, чтобы ты мне понравилась, как человек, не хотел привязаться к тебе. В те. редкие минуты, когда трезвый расчет брал верх над чувствами, я поверить не мог, что веду себя, как распалившийся школьник. Мне тридцать шесть лет, и чтобы такой рациональный, образованный человек, как я, спасовал перед своими эмоциями...
– Итан осекся и с невеселой улыбкой продолжал: - Знаешь, это слишком мягко сказано! Я отчаянно, до безумия хотел тебя! Но Монике удалось отравить все остальные чувства, которые я мог бы к тебе испытывать.