Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

Роберт Чарльз Уилсон опубликовал свой первый рассказ в журнале «Analog» еще в 1974 году. Затем наступил длительный перерыв в его карьере, и только в конце 1980-х начали выходить оригинальные, блестяще написанные произведения, обеспечившие Уилсону почетное место среди писателей–фантастов последних двух десятилетий XX века. Его первый роман «Тайное место» («А Hidden Place») был выпущен в 1986 году. Уилсон стал лауреатом премии Джона Кэмпбелла за роман «Хронолиты» («The Chronoliths»), премии Филипа Дика за «Мистериум» («Mysterium») и премии «Аврора» за рассказ «Персеиды» («The Perseids»). В 2006 году писатель получил «Хьюго» за

роман «Спин» («Spin»), В числе других произведений Уилсона романы «Провод памяти» («Методу Wire»), «Бродяги» («Gypsies»), «Разделение» («The Divide»), «Плоды» («The Hawest»), «Мост лет» («А Bridge of Years»), «Дарвиния» («Darwinia»), «Слепое Озеро» («Blind Lake»), «Биос» («Bios»), «Ось» («Axis»), «Джулиан» («Julian») и сборник „Персеиды“ и другие рассказы» («The Perseids and Other Stories»), Уилсон живет в Торонто, Канада.

В представленном ниже рассказе автор поведает о молодой женщине, стоящей перед самым важным выбором в ее жизни, после которого уже ничто не будет прежним…

Нырнув обратно во Вселенную (теперь, когда та стала законченным объектом, упакованным и перевязанным ленточкой от взрыва до смещения), Карлотта с предельной точностью вычисляет местоположение застывших ординат пространства–времени, пока не добирается до трейлерного парка на задворках городка Команчи–Дроп в штате Аризона. Бесплотная, лишь дуновение погрешности в фейнмановской географии виртуальных частиц, а потому не способная влиять на материальный мир, она без всяких затруднений проходит сквозь алюминиевую стену и зависает над матрасом, на котором мечется во сне юная девушка.

Это она сама, только древняя, изначальная Карлотта Будэн, влажная от пота из–за ночного зноя, ноги запутались в хлопковой простыне. Крохотное окошко в спальне распахнуто настежь, и в безветренной дали воет койот.

Ну только посмотри на себя, удивляется Карлотта, — тощая девчонка в трусах и майке на бретельках, тебе всего шестнадцать лет — не старше вздоха мошки, — ты еле слышно сопишь во тьме, озаренной лунным светом. Бедное дитя, даже собственного призрака не видишь. Но еще увидишь. Должна увидеть.

Карлотта рассматривает спящее тело, и в ее разуме эхом раздаются знакомые слова, похороненные в своей могиле вот уже годы, эры, кальпы: «Когда придет время, уходи. Не бойся. Не жди. Не попадись. Просто уходи. И быстро».

Ее старое любимое стихотворение. Вечная мантра. Слова, что спасли ей жизнь.

Карлотте надо сказать их самой себе, замкнуть круг. Все, что она знает о природе физической вселенной, говорит о том, что эта задача невыполнима. Может, и так… но бездействие не станет тому виной.

Терпеливо, медленно, беззвучно Карлотта начинает рассказывать.

Вот история Флота, девочка, и того, как меня похитили. Она вся о будущем — таком огромном, что ты даже в него не поверишь, — а потому приготовься.

У него тысячи имен, но мы называем его просто Флотом. Когда я впервые встретила его. он простирался от ядра галактики по всем ее спиральным щупальцам, существовал уже миллионы лет, занимался своими делами, хотя никто на этой планете о нем не знал. Думаю, время от времени корабль Флота падал на Землю, но, когда проходил сквозь атмосферу, его уже было сложно отличить от метеорита, он превращался в осколок углистого хондрита размером меньше человеческого кулака, а огонь стирал все признаки организованной материи. Впрочем, такие потери происходили часто и повсюду, но для Флота как целого никакой разницы не имели.

Вся его информация (а другими словами, его разум) была распределена, рассредоточена, фрактальна. Сосуды рождались, уничтожались, но Флот существовал уже многие эры, уверенный в собственном бессмертии.

О, я знаю, ты не понимаешь меня, дитя! Но важно не то, услышишь ли ты эти слова, а то, что я их тебе скажу. Почему? Потому что несколько миллиардов лет назад, завтра, я вынесла собственное невежество из этого самого трейлера, добралась до шоссе и направилась на запад, а в рюкзаке у меня не было ничего, кроме бутылки с водой, полудюжины конфет и пачки двадцатидолларовых банкнот, украденных из сумки Большого Дэна. В ту ночь (то есть завтра, это важно) я совсем одна, такая самостоятельная, ночевала под эстакадой, задолго до рассвета проснулась, замерзшая и голодная, посмотрела мимо бетонной арки в пятнах птичьего помета на небо, а там падали звезды, и было их так много, что небосвод напомнил мне темную кожу, обожженную искрами. Часть Флота слишком близко подошла к атмосфере, но я этого не понимала (не больше, чем ты, девочка) — только подумала о том, как же много падающих звезд, как же это красиво, но бессмысленно. И опять заснула. Когда же взошло солнце, я решила словить попутку… но машины либо объезжали меня по дуге, либо неслись с огромной скоростью, словно весь мир отправился домой с какой–то пьяной вечеринки.

— Они не остановятся, — раздался голос позади меня. — Эти парни уже приняли решение, Карлотта. В смысле, чего они хотят — жить или умереть. И такое же решение придется принять тебе.

Мне стало дурно от неожиданности, я развернулась и тогда впервые увидела моего дорогого Эразма.

Сразу хочу сказать, что Эразм — не человек. Тогда он походил на узел из сверкающих металлических углов размером с микроволновку, парил невысоко над землей, а его глаза напоминали полированный турмалин, который продают в придорожных сувенирных лавках. Он мог выглядеть совсем иначе — просто Эразм выбрал какой–то старый аватар, и тот, по его мнению, должен был меня впечатлить. Тогда я этого, правда, не знала. Потому сначала, мягко выражаясь, удивилась, а после сразу испытала настоящее потрясение, для страха времени просто не нашлось.

— Мир долго не протянет, — низким, скорбным голосом произнес Эразм. — Можешь остаться здесь или пойти со мной. Но выбирай быстро, Карлотта, так как мантия нестабильна и континенты уже начали сдвигаться.

Я даже подумала, что еще сплю и вижу сон. Я не знала тогда, что значат слова насчет мантии, но предположила, что речь идет о конце света. Какая–то интонация в его голосе, который напоминал голос Моргана Фримена, заставила поверить ему, несмотря на всю странность и невозможность этого разговора. Вдобавок я все сильнее чувствовала приближение чего–то очень страшного, на шоссе практически не было машин (мимо пронеслась «Тойота», разогнавшаяся до скорости, явно не предусмотренной производителем, сгорбленный водитель за рулем казался размытым пятном), а над редким, похожим на крысиные зубы частоколом гор на горизонте поднималось уродливое зеленое облако. Неожиданно горячий и сильный ветер принес запах далекого пожара. И звук чего–то похожего на гром, а то и хуже.

— А куда с тобой?

— К звездам, Карлотта! Но тело придется оставить здесь.

Вот это предложение мне не понравилось. Но разве было из чего выбирать? Остаться или уйти. Вот так просто.

Я все–таки поймала попутку — только совсем не такую, как ожидала.

Земля тряслась так, будто дьявол стучался в подошвы ботинок.

— Хорошо, — ответила я, — как скажешь.

Белая пыль взметнулась над пустыней, и ее тут же подхватил порывистый ветер.

«Не бойся. Не жди. Не попадись. Просто уходи. И быстро».

Без этих слов в голове, клянусь, девочка, я бы погибла в тот день. Как и миллиарды других людей.

Она замедляет течение времени, чтобы вместить этот странный, но почему–то необходимый монолог в пространство между двумя вздохами юной Карлотты. Конечно, реального голоса у нее нет. Прошлое статично, непроницаемо в своем бесконечном сне; из того невидимого места, где она сейчас существует, новая Карлотта не может сдвинуть даже молекулу воздуха с заданной траектории. Просыпайся с рассветом, девочка, укради деньги, которые никогда не потратишь, — это не важно; главное — уйти. Пришло время.