Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
Когда придет время, уходи. Из всех воспоминаний, что остались от земной жизни, это самое яркое: она проснулась и увидела призрака в темной комнате, женщину в белых одеждах, которая дала ей совет, когда было нужно. Неожиданно Карлотте хочется крикнуть: «Когда придет время…»
Но она не может пошевелить даже пылинку в древнем воздухе, а девочка спит.
Рядом с кроватью стоит столик из комиссионки, покрытый шрамами от сигаретных ожогов. На нем — детский ночник, поблекшие трафареты Губки Боба на бумаге. Рядом, спрятанный под раскрытым журналом «Пипл», пузырек с барбитуратами, который Карлотта выкрала сегодня днем из сумки Большого Дэна, той самой, цвета хаки, где он хранит наличку,
Юная Карлотта не видит призраков… не просыпается даже от сердитых криков Дэна, не слышит, как в соседней комнате охнула от удара мать. Похоже, Дэн проснулся, к тому же трезв и обнаружил пропажу. Дело осложняется.
Но Карлотта не дает себя торопить.
Когда я присоединилась к Флоту, самым трудным было отказаться от мысли, что у меня есть тело, что оно занимает некое реальное место в пространстве.
В то, что мы по–прежнему целые и нормальные, поначалу верили все — в смысле, все, кого спасли с Земли. Все, кто так или иначе ответил Эразму «да», — а он в той или иной форме явился каждому человеку на планете за несколько секунд до конца света. Два с половиной миллиарда человек приняли его предложение о спасении. Остальные решили остаться и погибли, когда континенты растаяли в раскаленной магме.
Конечно, у выживших возникли проблемы. Дети без родителей, родители без детей, любовники, разлученные навеки. Печально и трагично, как всегда, когда не всех удается спасти, а тут еще и эвакуация планетарного масштаба. Покинув Землю, мы вроде как появились на травянистой равнине шире горизонта, плоской, как Канзас, под фальшивым голубым небом, у каждого над плечом парил Эразм, и все рыдали, всхлипывали или требовали объяснений.
Равнина, конечно, не была реальной — по крайней мере, не в том смысле, в каком мы привыкли говорить о реальности. Это было виртуальное место, а мы носили виртуальные тела, хотя этот факт осознали не сразу. Мы продолжали оставаться такими, какими ожидали себя увидеть, — очнулись в той самой одежде, в которой нас вознесли. Я помню, как посмотрела на пару грязных потрепанных «рибоков» из городского секонд–хенда и подумала: «На небесах? Серьезно?»
— У тебя есть место, где бы ты сейчас предпочла очутиться? — спросил Эразм, раздражая своим нечеловеческим терпением. — Тебе нужно кого–нибудь найти?
— Да, мне бы в Новую Зеландию, — сказала я, хотя это была лишь истерическая шутка. О Новой Зеландии я знала только из телешоу на канале Пи–би–эс, единственном, который остался после того, как нам вырубили кабельное.
— В какую–то особенную часть Новой Зеландии?
— Что? А, ну… куда–нибудь на пляж.
Я никогда не была на пляже, на настоящем пляже у океана.
— Одна или в компании остальных?
— Ты серьезно?
Вокруг всхлипывало или бормотало на незнакомых по большей части языках множество людей. Скоро начались драки. Когда пара миллиардов человек оказывается в одном месте при таких обстоятельствах, по–другому и быть не может. Но толпа уже редела, люди принимали предложения других аватаров.
— Одна, — ответила я. — Только ты не уходи.
И как по щелчку, я очутилась там, где пожелала: Ева без Адама, стоящая на пустынном белом пляже.
Через какое–то время изумление сменилось усталостью, но вполне сносной. Я сняла ботинки и попробовала ногой песок. Теплый, нагретый солнечными лучами. С кораллового голубого моря набежала волна, и соленая вода водоворотами закрутилась между пальцами.
Тут у меня закружилась голова, пришлось сесть.
— Может, хочешь поспать? — спросил Эразм, паря надо мной, словно воздушный шарик, украшенный драгоценными камнями. — Если хочешь, я могу помочь тебе уснуть, Карлотта. Если отдохнешь, переход пройдет легче.
— Ты бы лучше на вопросы ответил, урод! — воскликнула я.
Он сел на песок рядом со мной, отпрыск–мутант стрекозы и пляжного мяча:
— Хорошо, задавай.
Эта Вселенная только для чтения, думает Карлотта. Так сказали Древние, а значит, это, скорее всего, правда. Но все–таки она знает, помнит, что девочка проснется и увидит ее: призрака, изрекающего мудрости.
Но как же сделать так, чтобы этот спящий ребенок ее почувствовал? Ощущения — такая упрямо материальная штука, электрохимические данные, каскадом льющиеся в огромные и сложные нейросети… возможно ли как–то вмешаться в пограничную зону между квантами и восприятием? На секунду Карлотта решает взглянуть на свою юную версию другими глазами, внимая еле заметным перепадам молекулярных магнитных полей. Кожа спящей начинает бледнеть, а потом и вовсе становится прозрачной, когда Карлотта сужает поле зрения и недолго странствует по своему собственному животному мозгу, жужжащему ландшафту, где пряди снов сливаются и распадаются, подобно мыльным пузырям. Если бы она могла передвинуть хотя бы бозон… скажем, повлиять на заряд какого–то критического синаптического узла…
Но не может. У былого нет ни рычагов, ни ручек. Неопределенности или альтернативного исхода. Повлиять на прошлое — значит изменить его, а это, по определению, невозможно.
Крики в соседней комнате неожиданно становятся громче и яростней, и Карлотта видит, как ее юная версия начинает просыпаться. Слишком рано.
Разумеется, в конце концов с помощью Эразма я все поняла. О, девочка моя, не стану утомлять тебя историей первой пары лет… меня они утомили преизрядно.
Мы оказались не на небесах. Конечно, множество людей умерло, и теперь их доставили в то место, в которое они верили. В таком взгляде на мир была доля истины; правда, Бог не имел к нашей судьбе никакого отношения. Флот существовал в реальности и занимался вполне реальными делами, и люди были далеко не первыми разумными существами, которых он вознес. Как сказал Эразм, уничтожено уже множество планет, а Флот не всегда успевал спасти местное население, хотя и очень старался. Так что нам повезло.
Я спросила его, почему все эти планеты взорвались.
— Мы не знаем, Карлотта. Какая–то сущность систематически ищет миры с развитыми цивилизациями и приговаривает их к смерти. Мы называем ее Невидимым врагом. Он не оставляет улик. — А потом Эразм добавил: — Флот ему тоже не нравится. Некоторые уголки галактики для нас закрыты… потому что если мы отправимся туда, то назад уже не вернемся.
Тогда я толком не знала, что такое «галактика», потому разговор решила не продолжать, только спросила, как оно выглядело — уничтожение Земли. Поначалу Эразм ничего не хотел показывать, пришлось долго упрашивать, но в конце концов он превратился в нечто похожее на парящий телевизор и дал картинку «с плоскости солнечной эклиптики», правда, эти слова мне ни о чем не сказали.
Я увидела… в общем, на нашу голубую планетку это больше не походило.
Скорее на шар из красных кипящих соплей.
— А моя мама? Дэн?
Мне не нужно было объяснять, кто эти люди. Флот поглотил кучу самой разной информации о человеческой цивилизации, уж не знаю как. Эразм замер, словно сверяясь с каким–то невидимым каталогом, потом ответил:
— Они не с нами.
— В смысле, они погибли?
— Да. Эбби и Дэн мертвы.
Новость меня не удивила. Я как будто и так уже знала, словно мне было видение их смерти, мрачное видение, как и тот призрак прошлой ночью — женщина в белом, велевшая мне уходить.