Лучше бы я остался дома
Шрифт:
– Привет, как дела, наш знаменитый Бэрримор? – крикнул мне Эбби и рассмеялся.
«Когда ты узнаешь, зачем я пришел, у тебя сразу пройдет охота шутить», – подумал я.
– Мне нужны двадцать долларов, и срочно.
Мое заявление шокировало Эбби.
– У тебя свидание, да? Воспылал страстью к пухленькой блондиночке из Голливуда?
– Крайне срочно.
– Ну ты даешь, – он продолжал делать вид, что не может прийти в себя от шока. – Зачем тебе двадцать долларов? Чтобы тебя за них обманули в одном из фальшивых волшебных замков?
– Они мне чертовски нужны, Эбби.
Он пожал плечами:
– Тебе они чертовски нужны, но для меня-то это проблема. За доллар в Голливуде можно купить все, что ни пожелаешь. Кому ты хочешь отвалить целых двадцать? Перехватил гарем какого-то раджи или что?
Терпение мое лопнуло.
– Слушай, Эб, ты прекрасно знаешь, что на глупости меня не тянет. Завтра, как только Мона вернется домой, я верну тебе деньги. Я бы занял у нее, но ее сейчас нет. Я верну тебе их или, если хочешь, отработаю, но сейчас они мне нужны. Прошу тебя!
Он еще раз посмотрел на меня, пожал плечами и открыл кассу.
– Мне каждый может навешать лапшу на уши, – сказал он, пересчитывая деньги. – И надо же, чтобы, выбирая, где завести свое дело, я избрал этот проклятый город. В другом месте я был бы сейчас богаче Гугенхейма.
Он подал мне деньги, и я его едва не расцеловал.
– Спасибо, Эб.
– Плевал я на твои благодарности, лучше верни когда-нибудь деньги.
– Спасибо.
– Мне любой может навешать лапшу на уши, – повторил он, покачивая головой.
«Ты душа-человек, Эпштейн», – думал я, когда бежал через стоянку домой. Отдал деньги Дороти. Слезы как бусины текли по ее щекам.
– Не знаю, как тебя благодарить.
– Не бери в голову.
Она что-то начала говорить, но настолько расчувствовалась, что предпочла умолкнуть.
– Теперь тебе лучше идти, Дороти, – сказал я. – И если мы сможем тебе чем-нибудь помочь, черкни пару слов.
Вытерев глаза, она кивнула.
– Жаль, что здесь нет Моны. Можно мне хотя бы оставить ей записку?
– Ну разумеется, – сказал я и провел Дороти к письменному столу. Нацарапав короткое письмо, она подала его мне. Мы вернулись на кухню.
Взяв бумажный пакет, она сказала:
– Я тут сделала себе пару бутербродов. Не знала, достанешь ли ты денег.
– Все в порядке, – отмахнулся я. – Я провожу тебя на улицу. Где ты оставила свою машину?
– Перед домом.
– На твоем месте я поехал бы автобусом или еще чем, – сказал я, когды мы вышли через черный ход. – Достаточно того, что ты беглая, но ехать к тому же на краденой машине – не слишком ли?!
– С этим я справлюсь, – ответила она. – Добуду другие номера и права.
Стоя у машины, она подалась ко мне и поцеловала на прощание.
И в этот момент ее арестовали. Я был настолько поражен случившимся, что так и остался стоять столбом. Прежде чем я смог пошевелиться или что-то сказать, прежде чем хоть одна-единственная мысль промелькнула в моей голове, арестовали и меня.
– Так, минутку, – сказал полицейский. – Это кто такой?
Дороти ничего не ответила, я тоже.
– Чья это машина? – спросил другой.
– Моя, – ответила Дороти.
– А это что за парень – ваш сообщник?
И тут в моем перегретом мозгу что-то сверкнуло и все стало ясно. До меня дошло, что копы ищут угнанную машину и не знают, кто такая Дороти, понятия не имеют, что она сбежала из тюрьмы.
– Эта машина моя, – заявил я. – Девушка всего лишь моя приятельница. Машину украл я. Ей об этом ничего не известно.
Я знал, что если удастся добиться, чтобы Дороти отпустили, то я легко докажу, что машину не угонял. В Бейкерсфилде я отродясь не был.
– Он не крал, – сказала Дороти. – Угнала я. Если тут кто и ни при чем, так это он.
Я пытался взглядом дать ей понять, чтобы она держала язык за зубами, пытался показать, что знаю, что делаю, но она не обращала внимания.
– Она ненормальная, – сказал я. – Эту машину сегодня днем я украл в Бейкерсфилде.
Копы переглянулись.
– У кого из вас ключи? – спросил первый.
– У меня, – ответила Дороти, достав их из кармана.
– Это еще ничего не доказывает, – заявил я.
Тем временем вокруг нас собралось человек шесть.
– Ну чудесно, просто Аббот и Костелло, – сказал второй коп. – Поедете с нами в участок. – И они нас повели.
– Минутку, минутку – возмутился я. – Я должен взять плащ. И еще мне нужно закрыть дом. Я оставил двери настежь.
– Предоставь это нам, мы присмотрим за домом, приятель, – сказал коп и повел нас к своей машине. Меня сунули вперед, а Дороти посадили сзади. Я хотел предупредить ее, чтобы она молчала и предоставила все мне, потому что для нее это единственный выход, но случай не представился.
Нас арестовали по подозрению в краже при отягчающих обстоятельствах и заперли в разные камеры. В ту ночь я так и не сомкнул глаз.
2
Утром мне сообщили, что меня обвиняют еще и в содействии побегу. Та записка, что Дороти написала Моне на прощание и где черным по белому значилось, что я настоящий друг и раздобыл ей двадцать долларов, – эта записка превратилась в тягчайшую улику, как только полиция выяснила, кто такая Дороти.
Около десяти меня пришли навестить Мона с адвокатом. Звали его Холбрук. Когда я ему рассказал, как все произошло, он воспринял услышанное крайне пессимистически.