Лучше не бывает
Шрифт:
– Пойдем в дом, мне холодно. – Это были ее первые слова. Только теперь Дмитрий заметил, что она дрожит. Он взял ее руку, принялся растирать, но Полина покачала головой. – Не нужно. Пойдем.
Шахов оглянулся на машину. Сергей остался ждать его. Работа у него такая, а Шахову спешить нельзя. Кажется, у него снова все получилось. Нужно закрепить успех и не сразу рассказывать о том, что в кармане куртки у него кассета с новым романом, требующим профессиональной чистки.
– Что стоишь? Пес на цепи. Не бойся. – Воробьева вытирала слезы. – Не бойся, я с тобой.
Дмитрий почувствовал облегчение. Ему на самом деле так спокойно рядом с этой женщиной. Она – талисман его удачи. Она – его ангел-хранитель. Как же заставить сердце неистово биться от любви? Не получится. Ни у кого не получилось. Кроме благодарности и восхищения – ничего. Вот она, только руку протяни. Снова готова ради него на все. Она-то любит. Ему только это и нужно. Шахов покорно шел за Полиной. Кажется, для начала неплохо. План безупречной обработки женщины, которая все еще любит его, должен помочь ему остаться на вершине. Он готов обманывать, обещать. Он всегда умел делать это гораздо лучше, чем писать романы.
Войдя в дом, Полина поставила цветы в вазу. Бросила на Дмитрия цепкий, недоверчивый взгляд. Он хотел было обратиться к ней, но она поспешно вышла из комнаты, оставив Шахова в полнейшем недоумении. Осмотревшись, он нашел обстановку да и само жилище весьма скромными. Выглянув в коридор, заметил двери, наверняка ведущие в две такие же убогие комнатушки. Что-то вроде тех домов, которые строили по единому проекту: не больше трех комнат, с крошечной кухней, узкими коридорами. Чтоб как у всех, чтоб все на равных, но те, кто ютятся в многоэтажках, будут презрительно, свысока поглядывать на частных собственников. Один из них, по-видимому, был отцом подруги Полины.
От нечего делать Шахов на ходу придумал короткую историю старого дома, дома, который он не знал. Но все было весьма предсказуемо. Раньше здесь кипела жизнь. Озабоченные родители, шумные дети. Было немного тесно, но не скучно. Каждый знал, чем себя занять. Потом дети выросли, разлетелись. Со временем забрали постаревших родителей к себе. Старикам по возрасту стало трудно управляться с хозяйством, еще труднее – смотреть, как оно приходит в запустение. И однажды дом осиротел. Теперь, когда-то шумный, веселый, он стал редко посещаемой дачей. Громкое название. Наверняка внуки находят дом слишком старой развалиной и отказываются отдыхать здесь летом. Новому поколению есть с чем сравнивать.
Полина не спешила возвращаться. Минуты казались вечностью. Не зная, куда себя деть, Шахов подошел к окну. Картина открывалась печальная. Сад запущен – это Дмитрий успел заметить, пока плелся за Полиной. Цветник тоже в плачевном состоянии. Наверное, лет десять назад здесь все было иначе. Хозяйская рука контролировала каждый сантиметр земли, выжимая из небольшой территории максимальную выгоду: сад должен плодоносить, огород – кормить, небольшой участок цветов – радовать глаз. Как же без радости?
В плохо протопленном доме Шахову стало зябко. Кроме того, здесь царило одиночество и тоска. В выцветших обоях, покосившихся карнизах с изношенными занавесками, в вылинявших покрывалах на диване, и эта Пизанская башня из неимоверного количества пуховых подушек. Безвкусица самой высшей пробы, пещерный век. Разве можно здесь жить? Убегать сюда от проблем – это же самоубийство! Сама обстановка так и настраивает затянуть петлю на шею.
Шахов шумно вздохнул. Где, черт возьми, Полина? Едва он собрался отправиться на ее поиски, как она появилась в дверном проеме. Полина причесалась, зачем-то накрасила губы ярко-красной помадой. Набросила на плечи вязанную крючком шаль, чем состарила себя лет на десять. Впрочем, дело было не в платке и не в помаде. Дмитрий смотрел на Полину и не узнавал. За то короткое время, что они не виделись, она осунулась, посерела, как-то сникла и казалась ниже ростом. От летящей походки не осталось и следа. Перед ним была усталая, измученная женщина. Женщина, которую он не знал. Глаза смотрели строго, вызывающе. Даже не верилось, что несколько минут назад она плакала, уткнувшись в его плечо.
Дмитрию стало страшно. Неужели это он виновен в этих удручающих переменах? Ответ напрашивался сам собой, но Шахов не желал смотреть правде в глаза. В его жизни было немало женщин. Ничего серьезного – это была его философия наслаждения. Она никому не мешала жить. Получать удовольствие – разве не для этого мы пришли в этот мир? Судя по скорбному лицу Полины, ее миссия заключалась совсем в ином.
Умная женщина. Она не могла настолько прикипеть к нему, чтобы вот так зачахнуть, превратиться в старуху и теперь нервно теребить тонкими безжизненными пальчиками кисти шали. И все потому, что какой-то мудак не оценил ее по достоинству? Бред. Нельзя же так, честное слово. Как ему убеждать ее такую, что для него в этой жизни успех и благополучие стоят на первом месте? Он просил ее довериться ему, но для него их отношения служили надстройкой к успеху, только и всего. Он не смог, не посмел дать ей это понять. Поэтому она так мучается. Она страдает, заставляя его чувствовать себя подонком.
– Послушай, – он понял, что она ждет от него объяснений. Тех, за которыми последуют извинения, клятвы. Ради того, чтобы удержаться на вершине, он готов ее обманывать. Ложь во спасение. Он поможет ей и, конечно, себе. Сомнения в сторону. – Не знаю, с чего начать. Я потерялся, Полина. Запутался в нитях клубка, который сам же пытался распутать. Ошибка за ошибкой, и время, которое просачивается сквозь пальцы. Как песок. Он остается на моих влажных от страха ладонях. Страха, что все закончится, и я останусь ни с чем… Ты меня поймешь, если когда-нибудь судьба играла с тобой такую же злую шутку. Ты поймешь и простишь, потому что за всей моей самоуверенностью стоит робкий человек, вечно сомневающийся, заглядывающий вперед и уговаривающий себя не делать этого. Ведь так важно уметь жить сегодняшним днем. Жить, радоваться и чувствовать себя счастливым. Я путано говорю?
Дмитрий перевел дыхание. Полина молча слушала его. Ее лицо ничего не выражало. Как будто она не собиралась реагировать или, того хуже, ей было безразлично. Может быть, он опоздал? Все под откос. Он предал ее любовь. Легко ли найти этому разумное объяснение? Он и сейчас юлит, пытается запудрить ей мозги. Ему важно чтобы она снова приняла его. Что он должен сказать, чтобы растопить ледовый панцирь, сковывающий ее сердце?
На самом деле он знал. Три коротких слова, которые изменят все. Но что-то мешало ему произнести их. Он хотел обойтись малыми жертвами (между строк – малой кровью).
– Ты вправе не отвечать, – он отодвинул стул и грузно опустился на него. – Ты можешь сказать, чтобы я ушел и больше не искал встреч с тобой. Сейчас все решаешь ты, твое сердце.
Шахов заметил, как по ее лицу прошла судорога. Как будто острая боль пронзила тело, и скрыть ее не было никакой возможности. Достучался? Или все окончательно испортил?
– Зачем ты приехал? – тихо спросила она и осторожно опустилась на диван. Он протяжно скрипнул под тяжестью ее хрупкого тела. Шахов машинально подумал о том, как живописно он играет, когда на нем занимаются любовью. Когда это происходило в последний раз? Вот бы попробовать. Впрочем, что за ерунда! Ему задали вопрос. Нужно отвечать.