Лучше не возвращаться
Шрифт:
Она спросила о моем будущем на службе, и мне показалось, что я услышал отголоски инквизиции, придуманной и нежно любимой ее отцом.
— Ты рассказывала обо мне своим родителям? — полюбопытствовал я.
— Да, мимоходом. Я рассказала им о японцах. — Она остановилась. — Итак, после Англии куда?
— Куда направят.
— И дослужишься в конце концов до посла?
— Ничего пока сказать не могу.
— А назначение посла всегда зависит от конкретного человека?
Хотя она себе не противоречила, но мне опять показалось, что этот вопрос задал сам епископ.
— Те
Ее глаза засмеялись.
— Неплохой ответ.
— В Японии все мужчины носят вещи в ярких сумочках на лямках, а не в карманах и портфелях, — сказал я.
— К чему ты это сказал?
— Просто так. Я думал, тебе это интересно, — ответил я.
— Да, это озаряет мою жизнь.
— В Японии, — сказал я, — туалет — это зачастую только дыра в полу.
— Захватывающе. Продолжай.
— В Японии у всех коренных жителей прямые черные волосы. Все женские имена заканчиваются на «ко». Юрико, Мицуко, Йоко.
— А тебе доводилось спать на полу и есть сырую рыбу?
— Обычное дело, — подтвердил я. — Но я никогда не ел футу.
— И что же это такое?
— Эта рыба — главная причина смертельных пищевых отравлений в Японии. Рестораны, где ее подают, готовят фугу со всеми мыслимыми предосторожностями, но люди продолжают умирать… — Мой голос затих сам по себе. Я сидел как каменный.
— Что стряслось? — спросила Аннабель. — О чем ты задумался?
— Фугу, — сказал я, стараясь ослабить спазм в горле, — одна из самых смертельно ядовитых рыб. Она убивает почти мгновенно, потому что парализует нейромускульную систему и человек не может дышать. Ее чаще называют рыба-собака. Кто-то мне говорил, что для летального исхода хватит даже крошечной порции и что ее практически невозможно обнаружить в организме после смерти.
Она смотрела на меня, открыв рот.
— Проблема только в том, что невозможно так просто выйти и купить рыбу-собаку в Челтенхеме, — заключил я.
ГЛАВА 11
Вечер с Аннабель, полный смеха, несмотря на ужасную сцену, которую я нарисовал в ее воображении, закончился подобно предыдущему не крушением, а поцелуем.
Короткий поцелуй в губы. После этого она отступила на шаг и с сомнением посмотрела на меня. Я все еще чувствовал мягкое прикосновение ее розовых плотно сжатых губ.
— Как насчет пятницы? — поинтересовался я.
— Тебе может надоесть водить машину.
— Ну, ведь не сто же миль, а всего две.
Если бы она не хотела, чтобы я жил в двух милях от нее, она бы этого не устроила. Несмотря на некоторое легкомыслие, я немного побаивался приближения урагана чувств. Интересно, а как она?
Аннабель кивнула:
— Хорошо, в пятницу. В то же время, на том же месте.
Совсем не желая уходить, я поехал назад в Тет-форд и забылся в несчастливых, неприятных сновидениях. Когда я проснулся, мне показалось, что я что-то помню, но призрачные картинки быстро улетучились. Мне никогда не удавалось вспомнить свои сны. Я всегда удивлялся, что кто-то может проснуться
— У вас усталый вид, — сказала Викки, словно извиняясь. — Если бы на нас в Майами тогда не напали, вы бы в это дело не ввязались.
«И не поехал бы в Стрэтфорд на скачки, и никогда бы не встретил Аннабель», — мысленно прибавил я.
— Я ни о чем не жалею. Вам же лучше сейчас здесь, в этом доме?
— Скука смертная, — радостно ответила она. — И свадьба будет еще неизвестно когда. Я хочу быстрее вернуться домой.
Я слонялся по дому, нетерпеливо дожидаясь почтальона, но он принес лишь одно ответное письмо, да и то не из «Паркуэй кемикалз». Наконец через два дня пришел конверт с полным набором счетов на препараты, о которых мне никогда не доводилось слышать. Я взял счета и позвонил Кену по его мобильному телефону.
Он ответил не сразу. Было слышно, как он зевает.
— Я вымотан, как загнанная лошадь, — сказал он. — Полночи проторчал в конюшне, сражаясь с коликами одного скакового жеребца.
— Я думал, что ваша фирма закрылась.
— Так оно и есть, но я продолжаю быть ветеринаром, а лошади продолжают болеть, и, если ко мне единственному дозвонились в три часа ночи, я вынужден ехать.
— Оперировать не пришлось?
— Да нет. Мне удалось накачать его обезболивающим, а потом я находился с ним, покуда колики не прошли. И все это время он не покидал конюшни.
— А кто его тренер?
— Ты его все равно не знаешь. Даю тебе честное слово, это были обыкновенные колики, без всяких осложнений.
— Ну и отлично, — сказал я ему и добавил, что из фармацевтической фирмы пришел ответ, но, к сожалению, к нему необходимы некоторые пояснения.
Кен попросил передать Викки, что через полчаса он доберется до Тетфорда и чтобы она приготовила поесть.
Когда он приехал, я второй раз позавтракал за компанию с ним. Викки, стоя на кухне, как автомат, не останавливаясь, делала тосты.
— У вас обоих просто зверский аппетит, — проворчала она. — И странно, что при этом вы совсем не толстеете.
— Ты просто ангел, — парировал Кен. Викки фыркнула, но это ей явно понравилось.
Позавтракав, Кен вытащил счета из конверта и просмотрел их.
— Они прислали отчет за целый год, — заметил он. — Погляди… натрий, калий, кальций, хлор… ведь это же составные части раствора Рингера.
— А что это такое?
— Многоцелевой физиологический раствор. Основа всех препаратов для внутривенных вливаний.
— Понятно.
— Для операции я использую готовые стерильные упаковки раствора, но мы и сами делаем раствор для внутривенного вливания, к примеру, в конюшне, так как это куда дешевле. Скотт в аптеке взвешивает… — тут он вздохнул, — взвешивал все ингредиенты, представляющие собой белый кристаллический порошок, и держал их наготове в пластиковых пакетах. Когда нам нужен раствор, мы добавляем дистилированную воду.
Он продолжал просматривать счета и медленно мрачнел.
— Мы определенно использовали много калия, — обронил он.