Лучше поздно!..
Шрифт:
– И гораздо симпатичнее нашего предыдущего директора, – согласилась третья женщина.
– В общем, побеждает по очкам с большим разрывом, – хмыкнул Франсис.
Джентльмен с тростью приблизился и церемонно склонился перед доктором:
– Приветствую вас, месье. У меня сын вашего возраста. Он приезжает меня проведать раз в год вместе со своей женой, которая, к слову сказать, всякий раз новая. Либо это я ее просто не узнаю.
Медсестра решила вмешаться:
– Дайте вздохнуть месье директору. Если никто не возражает, я заварю чаю, мы посидим за столом, и каждый расскажет о себе.
– Чаю? Я снова буду бегать
– Если к чаю будет лимонное печенье, Жан-Мишель не должен их сегодня брать, потому что съел вчера целых два! – возразила Элен, третья женщина.
Опираясь на трость, словно аристократ, позирующий художнику, обвиняемый наклонился к доктору:
– А нельзя ли договориться, что с вашим появлением здесь счетчик обнуляется? Нечто вроде амнистии. Так я смогу отведать печенья.
– Оно что, такое вкусное?
Пятеро пожилых людей дружно улыбнулись.
– Его печет Полин, – уточнил Франсис. – Только из-за него мы еще не сбежали отсюда!
– Что ж, я его пока не пробовал и не могу знать, что теряю, поэтому сегодня отдаю вам свое печенье.
– Это очень любезно с вашей стороны, но не дает Жан-Мишелю права есть больше нас! – возразила Шанталь.
7
Тома и раньше доводилось подвергаться пристальному осмотру, в частности со стороны детворы Амбара, когда он был новичком в деревне. Именно поэтому одной из первых фраз, которую он выучил на хинди, была: «У тебя ширинка расстегнута». Взрослые вели себя более сдержанно, но ребятишки без всякого стеснения подходили вплотную и придирчиво разглядывали его с ног до головы. Вот и сейчас происходило то же самое.
Полин начала представлять их друг другу:
– Это Франсуаза, наша младшая… Франсис ее перебил: – …с дуба упавшая! Умоляю, давайте не будем устраивать тут оглашение каталога стариков и старух и их болячек. Он все это прочитает в наших картах. А вот мы о нем ничего не знаем. Ну что, месье, можем мы задать вам несколько вопросов?
– Пожалуйста.
Шанталь начала первой:
– У вас странный загар, где вы отдыхали?
– Я не отдыхал, а работал – в Индии.
– И в чем заключалась ваша работа?
– Я лечил людей. Я врач.
Франсис широко раскрыл глаза:
– Вы жили с индийцами?
– Восемь лет.
– В резервации? – спросила Шанталь. – У вас был лук, и вы охотились на бизонов?
– Я жил не у индейцев в Америке, а у индийцев в Индии. В стране индийских слонов.
– И чего это вам понадобилось жить восемь лет с индийскими слонами? – удивилась Элен.
– Я упомянул индийских слонов только для того, чтобы помочь вам сориентироваться. Я жил в отдаленном уголке Кашмира, вблизи пакистанской границы.
– Наверное, кашемировые свитера там намного дешевле…
– А кошек вы пробовали? – поинтересовалась Шанталь.
– В Индии не едят кошек.
– Это эскимосы их лопают! – воскликнул Жан-Мишель.
– Эскимосы тоже не едят кошек, – уточнил доктор. Он встретился взглядом с Полин, которую явно забавлял ход беседы. Элен спросила:
– Вы ведь не запретите Тео к нам приходить?
– Кто такой Тео?
– Сын Полин. Он такой славный, мы помогаем ему делать уроки, а он играет с нами.
Медсестра, немного смутившись, добавила:
– Бывший директор разрешал мне брать его с собой,
– Если всех это устраивает, не вижу причин для запрета.
Франсис внезапно спросил:
– Вы когда-нибудь занимались сексом втроем?
Все четыре женщины принялись бурно возмущаться, а Жан-Мишель со вздохом закатил глаза.
– Не сердитесь на него, месье директор, он просто бесцеремонный!
– Как индийские слоны, среди которых вы прожили восемь лет, – уточнила Элен.
– Доктор, не отвечайте, это никого не касается! Это ваше личное дело, чем вы там занимались с индейцами в их вигвамах.
И когда все дружно принялись нести такой бред, что запуталась даже Полин, Франсуаза невозмутимо спросила:
– Доктор, а дети у вас есть?
8
Странный первый вечер. Как только подносы с едой были доставлены и распределены, Полин ушла домой. Заперев за медсестрой входную дверь, Тома внезапно почувствовал себя по-настоящему одиноким. Он уже не помнил, когда в последний раз это гадкое чувство охватывало его с такой силой.
Постояльцы сидели по своим комнатам – и выйдут из них лишь на следующее утро, к завтраку. Тома ходил взад-вперед по коридору первого этажа, прислушиваясь к тому, что происходило за закрытыми дверьми. Жан-Мишель смотрел телевизионную игру, пытаясь угадать и выкрикнуть правильные ответы быстрее участников. Ритм игры задавали различные звуковые эффекты – колокольчик, клаксон и свисток, и все это тонуло в аплодисментах, слишком бурных, чтобы быть искренними. Тома даже не понимал вопросов, касавшихся в основном известных людей, о которых он никогда не слышал. Элен разговаривала сама с собой. Она смеялась, что-то шептала. Порой даже казалось, что она что-то замышляет. Франсис переключал телевизор с одного американского сериала на другой, под грохочущую музыку. Результат получался странный. Складывалось ощущение, что солдат элитных войск безостановочно стрелял, чтобы помочь женщине родить, в то время как она выносила приговор в деле о супружеской измене между волшебным дельфином и холодильником, набитым кокаином. Разобраться, кто положительный герой, а кто отрицательный, было невозможно… Шанталь смотрела конкурс песен и с энтузиазмом распевала шлягеры вместе с конкурсантами. Занять первое место ей вряд ли удалось бы. Мало того что она фальшивила, так еще не знала слов и плохо владела английским. И, судя по всему, одновременно с пением ела йогурт. Из комнаты Франсуазы на другом конце коридора не доносилось ни звука. Должно быть, она уже спала.
Тома на цыпочках поднялся наверх и вошел к себе. «К себе» – понятие относительное для того, кто столько раз менял место жительства, да и здесь находился, в общем-то, не по своему выбору. Тома разложил вещи по квартире, но их было так мало, что в огромном пространстве, которое выделили доктору, они казались затерянными. Кстати сказать, еще неделю назад все его имущество помещалось на одной полке, а вся одежда – на нескольких вешалках, висевших на натянутой веревке. По иронии судьбы единственным предметом, сохранившимся у него после всех переездов, была серая готовальня, которую он когда-то позаимствовал у Селин, да так и не вернул. Он складывал туда свои ручки. Это было все, что сохранилось от его единственного серьезного романа. Набор инструментов, даже не медицинских. И дочь.