Лучше умереть!

де Монтепен Ксавье

— И это очень серьезно?

— Достаточно серьезно для того, чтобы внушать опасения. Когда вы увидите ее, сможете своими глазами убедиться, насколько мои опасения небеспочвенны и насколько я прав, желая любой ценой дать ей хоть немного счастья — ведь только оно может спасти ее. Я сказал Мэри, что вы приезжаете, и сегодня утром она в первую очередь вспомнила о вас. Дочь хочет отметить ваше возвращение. Она ждет вас сегодня к ужину и заранее радуется, что мы будем вот так, втроем, сидеть за столом… Настоящий семейный праздник…

— Но, сударь… — пробормотал молодой человек.

— О! Никаких извинений: отклонить приглашение моей дочери вы не сможете ни под каким предлогом. Вам и не придумать лучшего способа выразить ей свою симпатию, как принять это приглашение. А от себя могу добавить, что ваш отказ меня очень обидит. Ведь речь идет не о каком-то деловом визите, а о маленьком торжестве сугубо личного характера.

И Люсьен, которому затея девушки была совсем не по душе, понял, что не сможет ранить ее своим отказом.

— Согласен, сударь, — сказал он, — и счастлив представившейся мне возможности засвидетельствовать свое почтение вашей дочери.

— Ну вот и хорошо! Я знал, что вы не способны обидеть ни меня, ни Мэри.

Около четырех часов дня Люсьен уехал из Курбвуа и отправился домой, чтобы переодеться к ужину. Проезжая по улице Нейи, потом — по Гранд-Арме, молодой человек не ощущал ни малейшей радости. Он уже жалел о том, что принял приглашение: теперь ему предстоит долгое тягостное общение с Мэри, безрассудная любовь которой вызывает в нем лишь горькое сожаление. Как знать: это приглашение может оказаться ловушкой. Вдруг Поль Арман собирается повторить то злополучное предложение в присутствии дочери?… Хватит ли у него сил ответить: «Вы прекрасно знаете, что я люблю Люси, ведь когда она сказала вам об этом, я видел, как в ваших глазах вспыхнула ревность…»

«Нет, тысячу раз нет! Не смогу я подвергнуть ее такому мучению, — думал Люсьен, — но и обманывать ее не могу…»

В половине восьмого он вошел в особняк на улице Мурильо; на душе у него было тяжело.

— Дочь ждет нас в гостиной, — сказал Поль Арман. — Идемте к ней…

Мэри и в самом деле ждала, очень ждала — одному Богу известно, что она при этом ощущала. Прошло несколько минут, и дверь отворилась; Поль Арман пропустил гостя вперед. Мэри хотела встать и пойти им навстречу, но от волнения едва не лишилась чувств; она пошатнулась и рухнула в кресло. Ужасающая бледность покрыла ее лицо.

Отец бросился к ней. Люсьен увидел, как похудело и изменилось лицо девушки, и глубокая острая жалость охватила его.

— Радость моя, тебе плохо? — спросил миллионер.

— Нет, папа, все в порядке… — ответила Мэри: присутствие Люсьена придавало ей сил. — Мне, наоборот, очень хорошо… Просто голова немного закружилась… сущая ерунда… все уже прошло… Я очень рада видеть господина Люсьена, и он об этом знает, ибо знает, что я искренне люблю его… как лучшего друга… И очень рада вновь после долгой разлуки пожать ему руку…

— Я тоже, сударыня, — поневоле разволновавшись, произнес Люсьен, — рад вас видеть… да, уверяю вас: очень рад.

— В самом деле? Это правда? — горячо воскликнула Мэри.

Люсьен понял, что любой намек на холодность с его стороны может просто убить девушку, и поспешил ответить:

— Уверяю вас, клянусь, что это так!

Лицо Мэри засияло.

— Значит, вы с радостью приняли мое приглашение?

— Да, конечно! Ведь, с одной стороны, оно является -свидетельством вашего дружеского, как вы только что сказали, ко мне отношения, а с другой — доказательством уважения со стороны вашего отца; это для меня большая честь…

— Папа не только уважает вас, но и очень любит. Он не раз мне об этом говорил…

— Это делает мне честь, и я очень признателен…

— Почему же тогда вы заходите к нам так редко?

Беседа принимала опасный характер, и Люсьен, пребывая в полном замешательстве, не нашел ничего лучшего, чем пробормотать:

— Я полагал, что не вправе…

И умолк.

— Считать нас своими друзьями? — закончила за него девушка. — И общаться с нами запросто? Как же вы ошибались, господин Люсьен! Я знаю, что папа считает вас своим вторым «я». А мне он всегда позволяет поступать так, как я хочу. И всегда одобряет мои поступки! Так что теперь я, пользуясь предоставленной мне свободой, заявляю вам и от его имени, и от своего, что отныне стол у нас в доме будут всегда накрывать на троих; вы ведь будете теперь к нам приходить, правда? Ты согласен со мной, папа?

— Тут у нас ты полная хозяйка, мне остается лишь повиноваться… — с улыбкой ответил миллионер.

Замешательство Люсьена возрастало с каждой минутой.

— Подобное внимание к моей персоне вгоняет меня в смущение… — пробормотал он.

Мэри, приняв его ответ за согласие, просияла и поспешила добавить:

— Значит, договорились. А еще, я полагаю, вы теперь будете ходить с нами в театр.

— Сударыня, я занимаю слишком скромное положение для того, чтобы претендовать на роль вашего кавалера.

— То, что вы сейчас сказали, просто ужасно; подобных вещей я и слышать не хочу. Ваш отказ обидит меня, очень обидит, а я уверена, что вы вовсе не желаете меня обижать. Напрасно вы боитесь — соглашайтесь немедленно, я обещаю не злоупотреблять вашим вниманием.

На лице Мэри была написана такая тревога, а голос звучал так умоляюще, что Люсьен не нашел в себе сил огорчить ее отказом.

— Согласен, сударыня, но имейте в виду, что работа оставляет мне не слишком много времени на развлечения.

— Но ведь по воскресеньям вы абсолютно свободны, и я очень надеюсь, что впредь воскресенья вы будете проводить с нами.

Эти слова она произнесла очень ласково и явно ожидала положительного ответа. А Люсьен как раз подыскал наконец подходящий предлог, чтобы отказаться.

— Но Боже мой, сударыня, — сказал он, — у меня, позвольте заметить, есть друзья, к которым я очень привязан. Я очень ими дорожу, а встречаться мы можем лишь по воскресеньям. Если я лишу себя этой единственной возможности, они обидятся, да и сам я себе простить не смогу…