Лучше умереть!
Шрифт:
— К ста двадцати семи тысячам франков, полученным по векселю в банке, я присовокупил дневные поступления: одиннадцать тысяч двадцать семь франков, из которых пять тысяч оставил у себя. Итого: сто тридцать три тысячи двадцать семь франков. Значит, вместе с тем, что уже лежит у вас в сейфе, получится сто девяносто тысяч двести пятьдесят три франка семьдесят сантимов… Проверьте, сударь.
— Нет у меня времени проверять.
И инженер запер в сейф деньги, принесенные кассиром. Жак с Жанной ждали. Жанна смотрела на старшего мастера — на лице у того запечатлелось
— Вот проект и чертежи, господин Лабру, — сказал он, протягивая собранные бумаги.
Инженер взял их, положил, как всегда, в шкатулку, а саму шкатулку спрятал в сейф.
— Как только я вернусь, мы продолжим работу.
— Хорошо, господин Лабру. У вас будут для меня какие-нибудь поручения, указания?
— Да, подождите минуточку…
Инженер повернулся к Жанне:
— Госпожа Фортье, я настоятельно прошу вас ни на минуту не забывать о порученной вам работе. По возвращении я вами займусь. Будьте уверены, что без работы вы у меня не останетесь. Забудьте о том, что между нами было, как забыл об этом я.
Жанна, удивленная столь неожиданной доброжелательностью, молча замерла. Кассир Рику наблюдал за нею…
— Определенно скверное существо! — пробурчал он себе под нос. — Эта женщина явно презирает хозяина… ей явно хотелось бы сделать ему какую-нибудь гадость, чтобы отомстить… Сразу видно!
Господин Лабру продолжал:
— Пожалуйста, соберите мне чемодан с бельем. И не забудьте пальто и дорожный плед.
Госпожа Фортье вышла. Видя, как хмуро и молча она скрылась за дверью, инженер сказал:
— Бедняга, она так сердита на меня… Не понимает, что здешняя работа — совсем не для нее… Прекрасно отдаю себе отчет, что был несколько резок с нею, даже, пожалуй, грубоват… Но что вы хотите? Она мне все нервы вымотала своей «правотой»!… А я сделаю так, что она все забудет… И намерен заняться ею всерьез…
Затем господин Лабру дал последние указания Рику и Жаку.
Пять минут спустя коляска уже быстро катилась по направлению к Орлеанской железной дороге, увозя инженера. Жанна, старший мастер и кассир проводили его.
— Советую вам получше запирать двери, госпожа Фортье, — сказал кассир. — По-моему, хозяин поступает несколько легкомысленно, возлагая на вас такую ответственность!
— Не беспокойтесь, сударь, я буду сторожить как положено.
После работы старший мастер, как обычно, ушел последним и заглянул в привратницкую — отдать списки рабочих на завтрашний день.
— Всего хорошего, Жанна! — сказал он, положив их на стол. — Доброй ночи!…
И собрался было уйти. На этот раз госпожа Фортье его остановила.
— Что же вы хотели сказать мне утром, господин Гаро?
Жак заметно вздрогнул, потом ответил:
— Я так много хотел вам сказать…
— Так говорите же…
— Нет… я много думал… не сейчас… я не смею…
— Вы не смеете? Вы?
— Да, я… Но раз уж я не могу сказать, то напишу, это легче.
Его слова показались Жанне еще более странными, чем его лицо.
— Вы меня почти пугаете! —
— Не спрашивайте ни о чем… хотя бы сейчас… и ответьте на вопрос, который я должен вам задать…
— Какой?
Жак молчал.
— Вопрос? — допытывалась Жанна. — Что за вопрос?
— Вы подумали всерьез над тем, что я говорил вам вчера относительно вашего положения?
— Да, я думала об этом…
— И вы согласны на мое предложение?…
— Когда скажете мне то, что не хотите, не смеетесказать сегодня…
— Ну что ж, завтра наша судьба решится…
— Завтра? Почему завтра?
— Не спрашивайте ни о чем. Все равно не отвечу. Завтра наступит быстро, а иногда, между прочим, за каких-то несколько часов столько всего происходит!…
Затем, желая положить конец разговору, Жак Гаро быстро вышел; он отправился туда, где имел обыкновение ужинать, до десяти вечера просидел в винной лавке, с самым спокойным видом играя в карты с несколькими приятелями; потом пожелал им доброй ночи и ушел.
Как только он оказался на улице, его лицо, на протяжении всего вечера сохранявшее беззаботное, чуть ли не веселое выражение, изменилось: оно снова стало таким же мрачным, каким было последние два дня. Вместо того чтобы отправиться к себе, Жак двинулся вперед по дороге, ведущей в Кретей, потом свернул на тропинку, бегущую за Шарантонским фортом через долину, пролегающую между Альфорвиллем и Альфором. Вскоре он оказался в поле. Шел он быстро, время от времени замирая на миг и с тревогой вглядываясь во мрак ночи, прислушиваясь, дабы удостовериться, что ни впереди, ни сзади никого нет. Внезапно он остановился. Перед ним возвышалась стена, стена завода господина Лабру. Он пошел вдоль нее и достиг маленькой двери, что находилась рядом с хозяйским флигелем.
— Войти нужно будет здесь… — пробормотал он, наклоняясь к замочной скважине, внимательно ее осматривая и ощупывая пальцем отверстие для ключа.
Затем достал из кармана жестяную коробочку: там лежал кусок воска. С его помощью он снял слепок замочной скважины. После этого провел рукой по взмокшему от пота лбу и тем же путем, что пришел, двинулся в направлении Альфорвилля.
В это самое время господин Лабру выходил в Блуа из почтового поезда, на который сел в Париже. Его сестра, госпожа Бертэн, после смерти мужа поселилась в деревушке неподалеку от Блуа, где вела весьма скромный образ жизни. Деревушка эта, Сен-Жерве, стояла в трех километрах от Блуа по дороге в Грасье.
Не имея возможности в столь поздний час, не теряя времени, найти извозчика, господин Лабру перешел через мост и двинулся по дороге к Сен-Жерве. Он очень спешил. Он любил маленького Люсьена, и отправленная госпожой Бертэн телеграмма наполняла отцовское сердце болезненной тревогой.
Вскоре в темноте белым пятном показалась деревня Сен-Жерве, построенная на склоне холма. Был час ночи. Над уснувшей деревней висела абсолютная тишина; звон дверного колокольчика показался инженеру оглушительным. Он ждал.