Лучше умереть!
Шрифт:
— Тогда поехали…
— Погодите минуту, — сказал Этьен, вынимая из бумажника документ, написанный на министерском бланке, и протягивая его молодому человеку. — Прочитайте… Как видите, я сдержал свое слово, так что на данный момент бояться вам больше нечего.
— Я очень благодарен вам, сударь, что, будучи столь влиятельным человеком, вы снизошли до моей скромной персоны; поверьте, я очень признателен вам.
Они вышли и сели в фиакр. В начале улицы Мурильо Дюшмэн, договорившись с Этьеном, в каком именно кафе он будет ждать, вышел; карета поехала дальше, к особняку миллионера. Художник позвонил у дверей.
— Господин Поль Арман дома? — спросил он у привратника.
— Нет, сударь, но барышня наверняка пожелает вас принять.
Пару минут спустя Этьена проводили к Мэри. Девушка была смертельно бледна. Лицо ее осунулось, на скулах горели красные пятна; живыми выглядели лишь лихорадочно блестевшие глаза. Этьена Кастеля охватила глубокая жалость.
— Какими судьбами, дорогой маэстро? — спросила Мэри с улыбкой; художнику больно было смотреть на эти уже посиневшие, но все еще способные улыбаться губы. — Наверное, вы хотели повидаться с папой?
— Да, я пришел к господину Арману. Ибо не смел и надеяться, что вы сможете принять меня в столь ранний час.
— Папа на заводе. У вас к нему какое-то срочное дело?
— Я хотел попросить у него позволения осмотреть цеха. Хочу написать картину с фабричным сюжетом. Надеюсь, я не слишком помешаю ему, если явлюсь в Курбвуа?
— Вы прекрасно знаете, что он всегда рад вас видеть. А как мой портрет?
— На несколько дней мне пришлось оставить работу. Но в самое ближайшее время я вновь возьмусь за нее. Дело в том, что я ездил в Дижон…
— На родину моего отца…
— Да; о нем там до сих пор кое-кто помнит.
Мэри явно удивилась.
— Как! Он так давно уехал оттуда, и о нем все еще кто-то помнит! По-моему, у него и родственников не осталось…
— Вроде бы так. И тем не менее в Дижоне до сих пор помнят Поля Армана и отзываются о нем самым лестным образом, так же, впрочем, как и о его двоюродном брате — из всех родственников вашего отца, как мне сказали, только он еще и жив. Вы знакомы с ним?
— Да, дядюшка Соливо — большой оригинал; отец, уезжая из Нью-Йорка, продал ему свое предприятие. И, уверяю вас, я очень рада, что он не поехал с нами во Францию, ибо мне он определенно не слишком нравится.
— Значит, он остался в Америке, и с тех пор, как вы здесь, ни разу не навестил вас?
— Слава Богу, нет! По-моему, здесь он мне показался бы еще противнее, чем там…
Этьен поднялся.
— Вы уже уходите? — спросила Мэри.
— Да, сударыня. Поеду в Курбвуа. До встречи!
Художник пожал девушке руку и вышел.
«Бедное дитя и не догадывается, что Соливо в Париже, — возвращаясь в карету, думал он. — И считает, что он все еще живет в Нью-Йорке. Что же это означает? Какой-то сплошной мрак!»
Этьен Кастель приказал кучеру ехать к тому кафе, где ждал Дюшмэн.
— Поль Арман сейчас на заводе, — сказал он, — и к ужину его дома не ждут.
— А вдруг он уедет из Курбвуа раньше, чем придет моя телеграмма?…
— Не бойтесь! Я задержу его.
Меньше чем через час они закончили обедать, вышли из кафе и отправили телеграмму следующего содержания:
« Сегодня вечером, у меня, в девять. Очень срочно.
Овид».
Затем поехали к мосту Нейи. Там Рауль вышел из кареты, махнул рукой в сторону того места, откуда обычно следил за заводом, и сказал:
— Я буду ждать там.
— Договорились, — ответил художник. — Я устрою так, что до тех пор, пока наш любимец не получит телеграмму, он все время будет рядом со мной. Так что сегодня вечером мы вряд ли сможем увидеться, но ночью или утром жду вас у себя. Удачи!
Этьен поехал на завод. Миллионер, приехавший в Курбвуа рано утром, уже отдал все необходимые распоряжения, ибо собирался отправиться к банкиру, чтобы получить обещанную Овиду сумму. Возложив свои обязанности на Люсьена Лабру, он уже собирался, как вдруг принесли телеграмму. Она была от Овида — он отменял назначенную встречу. Телеграмма порядком удивила и раздосадовала миллионера.
— Вот тебе раз! И что за муха его укусила, хотел бы я знать? — пробормотал он. — С чего вдруг эта отсрочка? И что тому причиной? Наверняка какая-нибудь дурацкая блажь, ибо за этими скупыми строками явно не кроется ничего серьезного. Ну что ж, придется отложить прощание с «братцем» на завтра.
В одиннадцать он приказал вызвать Люсьена.
— Пообедаем вместе, мальчик мой, — сказал он.
Люсьен кивнул в знак согласия и проследовал за ним в ресторан, где тот время от времени обедал.
Рано утром Жанна Фортье, как обычно, зашла в « Привал булочников». У сидевших в зале был, как ей показалось, какой-то необычный, очень таинственный вид. Они, против обыкновения, вроде бы даже избегали лишний раз заговорить с ней и шептались по углам, поглядывая в ее сторону. Это так заинтриговало Жанну, что она решила узнать, что же происходит, и обратилась за помощью к Лионцу.
— Ну и дела! Что это с вами со всеми? Такое впечатление, будто меня теперь обходят стороной, словно я здесь совсем чужая. И смотрят все как-то странно…
— Сейчас все объясню, мамаша Лизон, — смущенно ответил Лионец, — просто нам нужно объявить вам кое о чем…
Жанна тотчас вспомнила о своем прошлом — чудовищном прошлом. И сразу же лицо ее покрыла смертельная бледность.
— Значит, вы собираетесь сообщить мне нечто ужасное! — с трудом проговорила она.
Тут вмешалась владелица лавки: