Лучше умереть!
Шрифт:
Жак Гаро почувствовал, что сердце у него вот-вот разорвется на кусочки.
— Я слишком любила Пьера, чтобы полюбить другого. Мое сердце принадлежало ему целиком, и он унес его с собой. Умерло мое сердце…
Старший мастер в отчаянии махнул рукой. По его щекам скатились две крупные слезы.
— И все равно, — сдавленно произнес он, — все равно я вас обожаю. Ах! Вы суровы, госпожа Фортье. Безжалостны. Вы заставляете меня так страдать!…
Жанна увидела, что Жак плачет, и эти мужские слезы произвели на нее тяжелое впечатление.
—
— Больше не думать о вас! Если бы я мог!
— Человек может все, что захочет. Прошу вас, умоляю, ради моих детей: не говорите мне больше слов, которых я не желаю слушать.
— Значит, вы запрещаете мне даже надеяться? Лишаете меня будущего?
— Это мой долг.
— Жанна, — произнес вдруг Жак с отчаянием, яростно схватив госпожу Фортье за руку, — может быть, вы презираете меня за то, что я — просто рабочий, все состояние которого — зарплата; но если бы я стал богатым, очень богатым? Может быть, тогда вы согласились бы?
— Не говорите со мной в таком тоне, — пролепетала женщина, пытаясь вырваться. — Вы меня пугаете.
— Вы бы отказались от богатства для себя и детей?
— Замолчите!
— Ну нет, я не замолчу! Вы не понимаете, вы никогда не понимали, как я вас люблю! Нужно, чтобы вы наконец узнали это! Я обожаю вас целых пять лет! С того дня, когда я впервые увидел вас, моя страсть все возрастала — из месяца в месяц, неделя за неделей, день за днем, час за часом. Пока был жив Пьер, я молчал. Он называл меня своим другом; его жена была для меня священна. Он умер, вы свободны. К чему теперь молчать? Почему бы мне не потребовать свою долю счастья в этом мире? И эта доля — вы, Жанна. Чуть раньше, чуть позже, но принадлежать мне — ваша судьба. Не боритесь же с ней, и, клянусь, я сделаю вас счастливейшей из женщин.
Он поднес к лицу ее руку, которую все еще сжимал, и с каким-то неистовством поцеловал ее. Жанна резко вырвалась. Маленький Жорж, на протяжении этого отрывистого, горячечного диалога забавлявшийся на дороге со своей лошадкой, вволю наигрался и начал уже подумывать о том, что остановка в пути несколько затянулась.
— Мама, — сказал он, — пойдем, мне скучно. Пойдем с нами, дружок Жак.
И потянул старшего мастера за руку. Тот двинулся вперед, Жанна тоже. Несколько шагов они прошли молча. Жак был мрачен.
— Дайте мне этот бидон, — сказал он вдруг, — я хочу нести его.
— Нет, спасибо, мы уже почти пришли, да это не так уж и тяжело — четыре литра керосина…
Старший мастер не смог скрыть удивления и спросил:
— Вы пользуетесь керосиновой лампой?
— Да, это дешевле, а вы ведь знаете, что у меня в привратницкой свет должен гореть всю ночь.
— Конечно, но это же опасно, очень опасно, и если бы господин Лабру узнал, что вы экономите подобным образом, он был бы недоволен. Он не позволяет проносить на завод ни капли горючего.
— Я не знала об этом, — с изумлением и тревогой сказала Жанна.
— Ну, так остерегайтесь хозяина. Он просто рассвирепеет, а когда он сердит, общаться с ним не слишком-то приятно.
— С завтрашнего дня начну пользоваться масляной лампой. Я не хочу сердить господина Лабру.
Они подошли к заводу, высокая кирпичная труба которого, возвышаясь над крышами мастерских, выбрасывала в небо клубы сероватого дыма. Дверь была заперта. Жанна шагнула вперед, чтобы постучать.
— Только одно слово, — сказал Жак.
— Какое?
— Не назначайте определенного срока, оставьте себе на размышления сколько угодно времени, но позвольте мне надеяться. Вы ведь позволите, правда?
— Нет, Жак.
— Как, даже этого нельзя? — воскликнул старший мастер, в порыве гнева топнув ногой.
Женщина была поражена тем, как внезапно изменились и выражение лица, и голос собеседника. И кинулась к двери. Жак преградил ей путь.
— Не стоит лишать меня надежды, поверьте! — сжав зубы, прошипел он. — Не лишайте меня надежды! Так будет лучше…
Жанна, желая избавиться от него, действительно уже нагонявшего на нее страх, ответила:
— Ладно, потом видно будет.
— Правда?
— Разумеется.
Лицо Жака расслабилось. Свирепое выражение, на какой-то миг исказившее его лицо, исчезло.
— Ах! — сказал он, с облегчением вздохнув. — Наконец-то хоть одно доброе слово! Я так в нем нуждался! Оно придает мне сил и храбрости. Спасибо!
Жанна постучала. Дверь отворилась. Молодая вдова с сыном прошли во двор. Жак вошел следом за ними и запер дверь.
Из привратницкой вышла женщина и сказала:
— Вот вы и вернулись, госпожа Фортье, а я побегу в мастерскую; хорошо еще, я сдельно работаю, иначе бы наша старшая сочла, что меня нет слишком долго.
— Ступайте, Виктория, голубушка, и спасибо за любезность.
Жанна открыла дверь в сарайчик рядом с привратницкой и на одну из полок поставила бидон с керосином, сказав при этом вслух:
— Теперь малыш не сможет опрокинуть его, играя.
— Осторожнее с огнем! — заметил Жак. — Здания здесь ненадежные. Сплошь фанерные перегородки. Одной искры хватит, чтобы все это вспыхнуло, словно горстка спичек!
— Не беспокойтесь, господин Гаро, — ответила Жанна, закрывая дверь в сарайчик.
Жак протянул ей руку и, поскольку она явно не решалась вложить в нее свою, пробормотал:
— Вы на меня сердитесь?
— Нет, конечно, я на вас не сержусь, но прошу вас…
— О! Я больше не буду говорить того, что вам неприятно слышать, только не забывайте, что подали мне надежду. Надежда сделает меня сильным! Однажды я приду и скажу: «Теперь я могу предложить вам не только свою нежность, но еще и состояние… вам и вашим детям…» В этот день вы согласитесь стать госпожой Гаро?