Лучшее место на Земле
Шрифт:
– Берта, караван будет идти до США три недели, – робко возразил Ит. – У меня будет полно времени, чтобы вернуться в норму. Обещаю, что большую часть дороги буду спать.
– Врач уже сказал, что у вас налицо отрицательная динамика. Вы плохо выглядите, стали гораздо быстрее уставать, у вас участились приступы, – парировала Ольшанская. – И совсем не факт, что за время пути вы сумеете отдохнуть. А если вы устроите такое же в Штатах, когда будете… работать? Вы про это думали?
– И что вы предлагаете? – поинтересовался Скрипач.
– Я предлагаю с завтрашнего
– Берта, мы вообще-то взрослые люди, причем уже очень давно, и никакой необходимости водить нас за руку нет. – Ит нахмурился.
– Да что вы говорите, – сардонически усмехнулась она. – А по-моему, есть. И еще какая. Можно быть трижды взрослым человеком, но при этом оставаться записным идиотом.
– Зачем вы так? – Скрипач нахмурился.
– Затем, что это все надо каким-то образом приводить в порядок.
– Ит, я тебе предлагал уже… Давай, я пойду один, а? – Скрипач умоляюще посмотрел на Ита. – Роберта права, ты действительно не в том состоянии, чтобы…
– Нет. – Ит отрицательно покачал головой. – Не отпущу. Ты отлично знаешь почему. И не проси.
– Знаю, – горько ответил Скрипач. – И что спорить с тобой бесполезно, тоже знаю. И что один я не пойду не только потому, что ты не дашь. И…
– В общем, Федора Васильевича я уже предупредила. – Ольшанская встала, одернула блузку и строго посмотрела на Ита со Скрипачом. – С завтрашнего дня начинается ничегонеделание.
Следующим утром Ит, конечно же, по привычке проснулся в шесть. Осторожно высвободился из-под руки беспробудно дрыхнувшего Скрипача (тот, как и всегда, спал, уткнувшись лицом Иту в плечо и одну руку положив ему на грудь – чтобы невзначай не пропустить приступ) и прошел на кухню. Выпил тепловатой, пахнущей хлоркой воды из-под крана (еще один предмет для ругани со стороны Ольшанской – она воду отстаивала, да еще клала в банку серебряную ложечку, утверждая, что из-за этого вода становится лучше), притащил из комнаты три папки с теоретическими материалами по гексу, привычно разложил на подоконнике…
…и тут в кухню вошла Роберта. Молча взяла с мойки полотенце, замахнулась – Ит рефлекторно пригнулся, и полотенце просвистело у него над головой.
– Спать, – тихим голосом, не предвещающим ничего хорошего, проговорила она. – Немедленно.
– Но я не хочу, – возразил Ит шепотом.
– Вас никто не спрашивает. Впрочем, если не хотите, то вот. – Она вытащила из кармана блистер с таблетками. – Это снотворное. Выпьете – захотите.
– А этого я тем более не хочу. – Ит все-таки встал, с тоской посмотрел на папки. – Я бы лучше поработал…
Ольшанская взяла его за ухо и потащила обратно в комнату. Скрипач встретил их сонным взглядом.
– Поймали? – хриплым со сна голосом поинтересовался он.
– Как видите, – хмыкнула Ольшанская.
– Ложись давай. – Скрипач подвинулся, освобождая место.
– Я не хочу. – Ит сел на край кровати.
– Захочешь, – пообещал Скрипач. – Берта, спасибо. Дальше я сам.
– Не за что, – усмехнулась Ольшанская. – Я за вами где-то в двенадцать зайду, – предупредила она. – К этому времени извольте привести себя в порядок.
Она вышла.
Скрипач, не говоря ни слова, положил Иту ладонь между лопаток.
– Рыжий, не надо… выключать… – Ит не договорил – повело. Комната поплыла, и спать вдруг захотелось настолько сильно, что он, не подхвати его Скрипач, просто-напросто рухнул бы, и совсем не факт, что в сторону кровати.
– «Не надо, не надо», – проворчал Скрипач беззлобно. – А что делать, если с тобой нормально договориться невозможно?
Он уложил Ита поудобнее, укрыл простыней, лег рядом – и через минуту тоже заснул, привычно уткнувшись лбом тому в плечо.
Он больше всего на свете любил так спать. Еще с тех давних пор, как впервые позволил себе, с трудом превозмогая страх быть изгнанным и непонятым, подойти настолько близко. Еще на секторальной станции, когда они оба не знали, кто они, и вообще, что происходит – и в мире, и с ними самими. Еще тогда, когда Ит, несмотря на то, что это было в тот момент форменным бредом, повинуясь чему-то, что не имело объяснений, объявил всем, что под свою ответственность оставляет сумасшедшего, случайно подобранного на свалке в окрестностях города Маквола, сумасшедшего, который двух слов связать не может. Оставляет при себе. Без причин. Просто оставляет, и все{События описаны в книге И.Эльтерруса и Е.Белецкой «Утро черных звезд».}.
Когда впервые в этой жизни он ощутил, что можно спрятаться за чужой спиной, бесконечно доверяя тому, чья это спина. Когда не разумом (разума тогда и не было), душой почувствовал, что вот это существо – оно родное. Настолько родное, что невозможно представить, что так бывает.
Потом появились и другие родные… но все равно самым большим счастьем было лежать, уткнувшись лбом Иту в плечо и сквозь сон слушать две самые чудесные вещи на свете. Ровные удары сердца и спокойное сонное дыхание. Мы – живые, думал тогда Скрипач. Думал и удивлялся этой мысли, настолько она была простой и очевидной. Мы живые, и как же мне от этого хорошо. Даже не любовь, что-то большее, наверное. Мы существуем в огромной бесконечности, идущей из ниоткуда в никуда, но в этот момент – мы живые, и можно лежать и слушать, слушать, слушать…
Давным-давно… в этой жизни, но все равно давно, после первой настоящей схватки, из которой они все-таки вышли победителями… Ита тогда серьезно порвал палач, нэгаши. Очень серьезно. Настолько, что, по словам искина, еще чуть-чуть, и спасти его стало бы невозможно. Тогда Скрипач впервые ощутил свой самый большой страх: эти минуты, это ощущение жизни в высшей ее точке могут пропасть. Жизнь может кончиться. И никогда больше он не услышит сквозь сон то, что делает живым его самого, – размеренные, ровные удары сердца и дыхание.