Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк
Шрифт:
Терциан смотрел, как ветерок играет блестящими листьями олив.
– Я все еще люблю свою жену, – ответил он.
Наступило молчание.
– Это хорошо, – сказала Стефани.
"А еще я очень на нее сердит", – подумал Терциан. Он злился на Клер за то, что она оставила его одного. Терциана приводила в ярость Вселенная, которая убила его жену, а его оставила жить, он злился на Бога, хотя и не верил в него. Эти трэшканианцы подвернулись очень кстати, потому что он смог обрушить свою ярость и ненависть на людей, которые этого заслуживали.
"Бедные пьянчуги", – подумал он. Вряд ли они ожидали встретить в тихом коридоре
Но вот вопрос: а сможет ли он проделать такое во второй раз? Тогда он не думал ни о чем, отдавшись во власть рефлексов, но вряд ли это получится у него снова. Терциан попытался вспомнить уроки самообороны, которые когда-то получил в школе Кенпо, особенно защиты от вооруженного человека. Гуляя по проселочным дорогам, он пытался повторить некоторые приемы и думал о том, сможет ли выдержать удар кулаком.
Пистолет Терциан всегда носил с собой, чтобы его не забрали трэшканианцы, если вздумают обыскать его номер. Гуляя в одиночестве среди миндальных садов или по холмам, окутанным тонким ароматом дикого тимьяна, он учился выхватывать пистолет, мгновенно снимать его с предохранителя и нажимать на курок, который сначала шел довольно туго, но после первого выстрела пистолет начинал стрелять уже автоматически, и тогда все шло как по маслу.
Терциан подумал, что ему стоит купить побольше патронов. Но он не знал, как и где покупают боеприпасы во Франции, и очень боялся влипнуть в историю.
– Мы с вами оба злимся, – сказала Стефани, убирая с лица пряди, которыми играл ветер. – Мы оба злимся на смерть. Однако любовь сделает вашу жизнь еще более сложной. – Ее зеленые глаза искали его взгляд. – Вы ведь любите свою жену, а не смерть, правда? Потому что…
И тогда Терциан взорвался. Как она смеет подозревать его в союзе со смертью только потому, что он против превращения кучки африканцев в зеленых подопытных кроликов? Какое у нее на это право? Началась очередная ссора, самая тяжелая из всех, которая закончилась тем, что оба разошлись в разные стороны в волнах аромата лаванды, приносимого ветром.
Когда Терциан вернулся в свою комнату, он проверил деньги, втайне надеясь, что Стефани украла все его евро и сбежала. Она этого не сделала.
Тогда он решил в отсутствие Стефани пробраться в ее комнату, похитить папилломы, сесть на поезд, идущий на север, и передать материал на исследование в институт Пастера или куда-нибудь еще. Но он этого не сделал.
Утром, за завтраком, зазвонил мобильник Стефани, и она ответила. Терциан смотрел, как вежливый интерес на ее лице сменяется смертельным ужасом. Терциан весь превратился в слух, чувствуя, как в кровь бросился адреналин, поднимая уже знакомую волну ярости. Стефани поспешно отключила телефон и взглянула на Терциана.
– Это был один из них. Он сказал, что знает, где мы, и хочет заключить с нами сделку.
– Если они знают, где мы, – услышал Терциан свой холодно-спокойный голос, – то почему к нам не заходят?
– Нам нужно уезжать, – сказала Стефани.
И они уехали. Покинув Францию, они перебрались в Тоскану, бросив мобильник Стефани в мусорный контейнер на железнодорожном вокзале и купив новый в Сиене. Холмистая Тоскана была чем-то похожа на Прованс, здесь тоже рядами стояли виноградники, в садах шумели серебристой листвой оливы и к скалам лепились средневековые городки; но высокие,
До Флоренции было всего несколько часов езды, и Терциан не смог не посетить один из величайших живых памятников цивилизации. В детстве родители возили его в Европу, но во Флоренции он ни разу не был.
Терциан и Стефани целый день бродили по городу, время от времени прячась от проливного дождя, обрушивавшегося на город. В один из таких моментов, когда над головой грохотали раскаты грома, они оказались в базилике ди Санта-Кроче.
– "Святой крест", – перевел Терциан. – Ваше предприятие.
– С церковью мы не имеем ничего общего, – сказала Стефани. – У нас нет даже урны для пожертвований.
– Жаль, – сказал Терциан, глядя на промокших туристов, толпящихся в проходах базилики. – Вы бы неплохо зарабатывали.
Удары грома сопровождались вспышками фотокамер, когда туристы, словно впустив молнии внутрь базилики, снимали огромную усыпальницу Галилея.
– Как это мило, забыть о суде инквизиции и похоронить его в церкви, – сказал Терциан.
– Я думаю, они просто хотели постоянно держать его под присмотром.
"Но ведь именно власть капитала построила эту церковь, – думал Терциан, – заплатила за витражи и фрески Джотто, за сооружение усыпальниц и памятников великим флорентийцам: Данте, Микеланджело, Бруни, Альберти, Маркони, Ферми, Россини и, конечно, Макиавелли. Все это сооружение с его сводами и часовнями, саркофагами и хором монахов-францисканцев было построено крупными банкирами, людьми, для которых деньги были реальной, осязаемой вещью и которые заплатили за сотни лет строительных работ по возведению этой базилики сундучками твердых, тяжелых серебряных монет".
– Как вы думаете, а как бы он поступил? – спросил Терциан, кивнув в сторону последнего приюта Макиавелли, похороненного в городе, который когда-то отправил его в изгнание.
Стефани бросила сердитый взгляд на необычно простой саркофаг с латинской надписью.
– "Нет похвалы, достойной тебя", – перевела она и повернулась к Терциану, когда вокруг защелкали фотокамеры. – По-моему, его перехваливают.
– Знаете, он был республиканцем, – сказал Терциан. – В "Принс" вы этого не прочтете. Он хотел, чтобы Флоренция была республикой, чтобы ее армия состояла из местных горожан. Когда к власти пришел деспот, Макиавелли написал трактат, осуждающий деспотизм. Однако ему нужна была работа. – Терциан посмотрел на Стефани. – Он был основателем современной политической теории, которой занимаюсь и я. В основе его идей лежала уверенность в том, что все человеческие существа во все времена живут одними и теми же чувствами и страстями. – Терциан демонстративно посмотрел на сумку, висевшую на плече Стефани. – Значит, всему этому скоро придет конец? Вы собираетесь превратить людей в растения. В таком случае больше не будет никаких чувств и страстей.