Лучшее за год 2005. Мистика, магический реализм, фэнтези
Шрифт:
— Да. И когда она умрет, я… я думаю, что, может быть, и я не захочу больше жить.
— Смерть приходит к каждому из нас, сын мой, но только когда Бог пожелает этого, а не мы сами. Вы ведь знаете, во всяком случае, должны помнить, что католическая церковь считает самоубийство смертным грехом, за который нет прощения.
— Да. Значит ли это, что, если я совершу этот грех и если какое-то «потом» все-таки есть, нам с ней уже не быть вместе?
— Именно так. Но, может быть, вам стоило бы…
Треск… Стук.
— Вы еще здесь, сын мой?
— Благословите меня, святой отец, ибо
— Скажите мне, в чем вы грешны, дочь моя.
(12) 2 июня 2001 года
Дорогой Дневник!
Я все время вижу сны, и когда сплю, и когда бодрствую. Обрывки прошлого пробиваются сквозь мои мысли и воспроизводятся с замечательной точностью. Все — звуки, ощущения, запахи. Как будто все на свете время собрано в этом доме из-за угасания Хелен и существует здесь, в тишине. Это редко бывают хорошие воспоминания. Не могу отвлечься от мыслей о Няне. Сегодня, когда я утром выходил из комнаты Хелен, мне даже показалось, что вижу ее, секунду или две. Она как будто стояла у стены. Должно быть, так падал свет, и кроме того, я очень устал. Позже, днем, я услышал, что Хелен зовет меня, и когда подошел к лестнице, ведущей наверх, то увидел, что у нее нет конца. Я стоял некоторое время, не в силах пошевелиться, а потом, сморгнув, увидел, что лестница опять стала обыкновенной. Хелен очень слаба. Думаю, ее удерживает здесь только боязнь оставить меня одного. Разумеется, в конце концов и это сопротивление будет подавлено. По-моему, то, что мне предстоит, еще только начинается.
(13) 30 мая 1950 года
— Извините…
Он поднимает взгляд на молодую женщину, стоящую около стола. Они кивают друг другу.
— Извините, я хотела спросить… у вас занято?
— Э-э… — Он смотрит на стул напротив и на потертый грязный портфель на нем, потом обводит взглядом комнату и чувствует, как краска заливает щеки. — А что… все остальные места заняты?
Молодая женщина осматривается и медленно наклоняет голову. Ее губы трогает легкая улыбка:
— Кажется, да. Здесь всегда тесно перед экзаменами.
Он перегибается через стол, берет со стула портфель и ставит его на пол у себя в ногах.
— Я не знал.
— А, так вы новенький?
— Если учесть, что я здесь уже больше семи месяцев, не думаю, что меня можно назвать «новеньким».
Он опять полностью сосредоточивается на книге, лежащей перед ним на столе, и не видит, какую она состроила гримаску.
— Извините, — говорит она. — Я вовсе не хотела вас обидеть. Я хотела сказать, первокурсник.
Не поднимая головы, он бросает:
— Я не обиделся.
— А чем вы занимаетесь?
Он со вздохом поднимает голову. Она, теперь он понимает это, красивая. Такое бледное лицо, нежная розовость щек и губ, и копна светлых волос, коротко подстриженных по моде, — напоминает птичье гнездо. На лице у нее написана искренняя заинтересованность. Он вовсе не желает выглядеть педантом, когда спрашивает:
— В
— И то и другое, — говорит она, откидываясь на спинку стула. В уголках ее губ прячется улыбка.
Он не может удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ:
— «Семантика: наука о смысле», — говорит он, предъявляя в доказательство книгу. — Автор Мишель Бреаль, 1900 год, перевод миссис Генри Каст. А вообще-то я занимаюсь английской и средневековой историей.
Кивнув и продолжая улыбаться, она благодарит его, и он тут же снова возвращается к своей книге.
— Наверно, это очень увлекательно. Вам нравится заниматься языком?
На какую-то секунду у него в голове все плывет.
«…впервые слово cunt появляется в названии лондонской улицы Гроупкантлейн где-то в 1230 году…»
— Да, — говорит он.
Поняв, что он не собирается больше ничего добавить, она говорит:
— А вы не хотите узнать, чем занимаюсь я?
Он усмехается:
— В данный момент… или вообще здесь, в Королевском колледже?
Ее смех похож на звук от вращения маленькой шпульки для ниток, которую Няня сделала для детской еще тогда, в Кенсингтоне. Он тоже смеется и протягивает руку через стол:
— Томас… Том… Беллингс, — говорит он.
— Хелен, — представляется она, пожимая его руку. Прикосновение ее прохладной руки волнует. — Хелен де Бёвуар Шабон.
Он повторяет ее имя, только имя, без фамилии, перекатывая его во рту, как облатку, которую когда-то положил ему на язык викарий церкви Св. Мартина: «Хел…»
(14) 9 июня 2001 года, 23.47
«…лен».
Она не отвечает.
Он встает на колени около ее кровати, стараясь изо всех сил не опираться на край слишком сильно, и снова шепчет, вдыхает мускусный запах болезни… в сладковатый запах пыли на пианино и остановившихся часов:
— Хелен, — снова повторяет он. Он говорит не громче, чем нож режет масло, это скорее намек на звук, чем сам звук, потом протягивает руку к ее лицу. Пальцы у него скрючены, как будто не желают, отказываются касаться ее головы.
Все же дотронувшись до нее, приподняв седую прядь с ее лба, он замечает, что пальцы дрожат.
— Хелен… Пожалуйста, не уходи. Не оставляй меня. Еще не время.
Пальцы опускаются вниз по ее руке, ищут пульс.
(14) 15 февраля 1944
— О! Бьюсь об заклад… это же молодой Беллингс! — восклицает Мередит.
Он тормозит. Он хотел сократить путь до спального корпуса, пробежать задворками, мимо библиотеки, но теперь жалеет, что не пошел через главное здание.
Мередит стоит с Бёргессом-младшим и с Оксли, человеком-горой, самым здоровенным из всех старших в «Лесной роще» в Лето Господне 1944. Они смакуют сигареты «Капстан» — занятие — запрещенное за пределами комнат старших и гостиной.
— Куда направляешься, мальчуган? — спрашивает Бёрджесс-младший.