Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк
Шрифт:
Я жевал аспирин и смотрел, как немигающий глаз зонда пытается проникнуть в бесконечные темные глубины чужого океана сквозь узкую щель корпуса и слой планктона. Но узкий луч бортового прожектора не мог пробиться более чем на несколько футов. В самом конце ролика на мониторе появился один из термоканалов, через который по длинным трубам в холодный океан Европы выбрасывались потоки перегретой и обогащенной метаном и водородом жидкости. Рядом с трубами можно было заметить неопределенные контуры извивающихся и мельтешащих существ. Неожиданно перед линзами камеры промелькнуло что-то похожее на угря. В следующую секунду морские глубины сменились быстро бегущими титрами, потом появился логотип НАСА, и видеоролик пошел
Я постарался представить, каким волнующим мог показаться этот шестиминутный ролик в те далекие времена, как люди выстаивали в очереди, чтобы только его увидеть. До того, как вся эта чепуха надоела и люди перестали обсуждать работу АйсПИКа и его дурацких звездных рыб. До того, как правительство зарубило большую часть программ НАСА по экзобиологии, отменило все экспедиции на Европу и отказалось от планов по исследованию Титана. Задолго до того, как ЕТ [66] стало произноситься как фраза из четырех слов. Но как я ни пытался, я не мог думать ни о чем другом, кроме того, что обнаружил на кровати, и дряни, капающей со стен и потолка проклятой квартиры.
66
ЕТ — от англ. Earth Terminal — земная станция спутниковой связи.
Над монитором висел плакат с длинной цитатой из Герберта Уэллса, отпечатанной красновато-коричневыми буквами. Я прочел текст несколько раз, жалея, что не прихватил с собой сигарет:
Мы оглядываемся назад на бесчисленные миллионы лет и видим великую волю к жизни, пробивающуюся из прибрежной слизи, меняющей ее очертания и способности, заставляющую ползти, потом уверенно встать на ноги и распространиться по всей Земле; заставляющую одно поколение за другим покорять воздушное пространство и погружаться во тьму подземных глубин; мы видим, как она оборачивается против себя самой в ярости и голоде, изменяется и формируется заново, как становится ближе и понятнее, расширяет границы и усовершенствуется в неутомимом преследовании непостижимой цели, пока, наконец, не поглощает нас целиком, внедряется в наш мозг и кровь.
Я никогда не питал особой склонности к иронии. Ее проявление оставляет у меня в желудке ощущение тягостной пустоты. Интересно, почему никто до сих пор не додумался снять этот плакат?
До своей комнаты я добрался уже в сумерках, несмотря на то что разорился на такси. После просмотра этих роликов одна лишь мысль о переполненной вонючей подземке, ползущей в чреве города по туннелям, куда никогда не заглядывает солнце, вызывала у меня озноб. Да к тому же это были деньги, выплаченные Агентством. Несколько таблеток аспирина обеспечили только боль и пустоту в желудке, но ничуть не помогли от похмелья, а в номере под кроватью меня поджидала непочатая бутылка.
Я почти заснул, когда позвонила Сара.
Есть цитата получше. Я несколько лет таскаю ее с собой — в голове и на обрывке бумаги. Однажды она появилась в моей электронной почте, а прислал письмо какой-то неизвестный человек, сообщавший о происшествии, которое на поверку оказалось пустышкой. Чистильщики получают массу таких писем. Сплетни, слухи, всякая чепуха, разные толки, бесконечные инструкции Агентства, проклятия, порождения ночных кошмаров — все это выливается на нас бесконечным потоком, и в конце концов мы уже не интересуемся, кто прислал ту или иную дребедень. Но это послание не давало мне спать несколько ночей подряд:
Но что узнает глубоководная рыба, если стальной лист потерпевшего крушение корабля опустится и ударит ее по носу?
Наше погружение в море традиции почти непроницаемой глупости.
Иногда
Величайшая из загадок: почему они ничего не присылают и не приходят к нам открыто?
Конечно, эта загадка ничего не значит без учета одного серьезного условия: мы должны быть им интересны. Возможно, они остаются в стороне по причинам этического характера, но даже в этом случае среди них может найтись самая деградировавшая особь.
Вот эта последняя и впивается в меня своими зубами (или клыками, или что там у нее есть) и висит. Чарльз Хой Форт, «Книга Проклятых». Впервые опубликована в 1919, за полтора столетия до АйсПИКа, и теперь до меня дошло, что предвидение раздражает меня ничуть не меньше, чем ирония. Но это другой разговор. Иногда я дикарь. Иногда — глубоководная рыба. И моя жизнь — сплошная цепь бесчисленных падений.
— Ты не пойдешь туда один, — говорит Сара.
Она не спрашивает, а утверждает, поскольку, как я уже заметил, Сара перестала задавать вопросы после того, как подписала контракт с Агентством в обмен на жизнь плюс еще какие-нибудь блага, которые требуются ее напичканному биомеханикой трупу. Я не тороплюсь отвечать, лежу минуту или три, протираю глаза, прислушиваюсь к слабому потрескиванию телефонной линии и жду, пока головная боль снова заявит о себе. Той зимой, как, впрочем, и в последние годы, линия телефонной связи работала совершенно дерьмово, и началось это с тех пор, как какой-то пуэрториканец из Бруклина в честь Дня независимости подключился к ней через кустарную установку. Интересно, и как это Сару не угораздило позвонить на мобильник, когда я занимался шотландским виски? Теперь я уже был под кайфом и лежал с пустой бутылкой, но стоило повернуться, как я пожалел, что родился на свет. Я прижал телефонную трубку плечом к левой щеке и уставился в окно гостиничного номера.
— Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени? — спросил я.
— По словам Темплтона, ты говорил о прогулке на остров Рузвельта. Он сказал, что ты уже мог уйти.
— Я ни хрена не говорил Темплтону о Рузвельте, — ответил я, и это было чистейшей правдой.
Я никому об этом не говорил, но это ничего не значит. Джон Темплтон считал своей обязанностью быть на несколько шагов впереди своих подчиненных, особенно если это чистильщики, да еще и внештатные любители выпить. Я попытался сбить пустой бутылкой таракана со стены. Бутылка не разбилась, но раздавила таракана и оставила порядочную вмятину в сухой штукатурке.
— Тебе известны правила Агентства, касающиеся общения с террористами.
— Они вставили что-то в твою голову, и теперь ты не можешь спать?
— Ты не пойдешь на остров один, — повторила Сара. — Я посылаю тебе двух сотрудников в штатском. Они будут в отеле самое позднее в шесть утра.
— Ага, а я в это время буду дрыхнуть без задних ног, — пробормотал я, больше интересуясь тараканами, прибежавшими полакомиться останками своего раздавленного собрата, чем спором с Сарой.
— Мы не можем рисковать вашей жизнью, мистер Пайн. Сейчас слишком поздно привлекать к делу кого-то другого. И вам это известно не хуже, чем мне.
— Правда?
— Ты пьяница, но не идиот.
— Слушай, Сара, если я буду шляться там в сопровождении двух остолопов из команды Темплтона, я вряд ли найду хоть одного ститча, не говоря уже о возможности поговорить.
— Они животные, — заявила Сара, имея в виду ститчей и генетических оборотней, около десяти лет назад оккупировавших остров Рузвельта. В ее голосе явно слышалось нескрываемое отвращение. — От одной мысли о них меня начинает тошнить.