Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм

Ли Танит

Много часов спустя, совершенно изможденные и очень грязные, они сидят на ступеньках заднего крыльца и по очереди отпивают из бутылки бренди. Лунный свет заливает их лица и ванну, наполненную маленькими белыми фигурками, — головки повернуты в сторону дома, темные нарисованные глазки наблюдают. Очень тихо, на улице почти нет машин, но в воздухе что-то безостановочно движется, словно перед глазами летают сотни мотыльков, которых можно заметить лишь краем глаза. Они ускользают из поля зрения, если попытаться посмотреть на них прямо.

— Ты видишь? — шепчет она.

— Нет. Смотри, — шепчет он в ответ.

Содержимое ванны бурлит, куклы вываливаются на бетон и разбиваются с жалобным звоном, словно капли дождя. Они все продолжают падать, дождь превращается в настоящий ливень. Оставшиеся игрушки странным образом преображаются, теперь это пухлощекие

ползунки, которые неуклюже ковыляют по краю и падают, присоединяясь к остальным. Куклы-дети, более высокие и стройные, играют, возятся, дерутся и тоже валятся вниз. Группа кукол-мальчиков изображает солдат, они маршируют, перешагивая через своих товарищей; становятся выше и тоньше, вырастают, превращаются во взрослых кукол-мужчин: квадратные спины и бока, нарисованные усы. Солдаты собираются в батальон, а потом, словно по команде «Левой, левой, раз, два, три!», не нарушая строя, перебираются через стенку ванны, падают и разбиваются. Пауза. Появляются две куклы-медсестры с носилками, на которых лежит «больной», руки беспомощно свисают и раскачиваются. Они перекидывают его через бортик и возвращаются к шевелящейся куче за следующим пациентом, потом за следующим. К ним присоединяются другие медсестры, чтобы помочь в этом ужасном деле, с собственными носилками и «больными». Они заканчивают работу, а потом бросаются на бетон вслед за своими пациентами. Пауза. По краю ванны, сексуально покачивая бедрами, шествует кукла, наряженная, словно девушка легкого поведения. К ней подходит еще одна, сталкивает ее вниз…

Она закрывает глаза, прячет лицо у него на плече, нет сил больше на это смотреть. Однако заглушить непрекращающийся грохот бьющегося фарфора невозможно.

Наконец замолкает последний мучительный отзвук. Вокруг абсолютная тишина, даже в центре города все замерло. Она открывает глаза. Вокруг ванны высятся горы разбитого фарфора. Они подходят ближе, заглядывают внутрь, пытаются различить движение.

Он приносит из кухни фонарик. Осталась только одна кукла, старушка (хотя где вы видели, чтобы кто-нибудь когда-нибудь делал кукол-старушек?). Малышка царапает руками по стенке ванны, по шерстяному одеялу, пытается выбраться, наконец опадает беспомощной грудой и затихает. Прямо у них на глазах игрушка разваливается на куски, словно на нее наступили каблуком.

Он выключает фонарик. Она протягивает руки к куче осколков: фарфор слегка теплый на ощупь и поскрипывает на пальцах. Некоторые куклы превратились в прах, стали землей, из которой когда-то и были созданы.

— «Умер, глиной стал», [32] — говорит он. — Это строчка из какого-то стихотворения.

— А я еще помню, что где-то слышала о костяном фарфоре. В него добавляли пепел сожженных костей. — Она содрогается.

— Я думаю, это жизни, которые бы они прожили. В то время младенческая смертность была очень высокой — это первая волна. Детские заболевания, дифтерит, коклюш, тиф — это остальные. Потом у нас наступает тысяча девятьсот четырнадцатый год, за которым следует эпидемия гриппа… и так далее и тому подобное. Похоже, только одна дожила бы до старости.

32

У. Шекспир. Гамлет. Пер. А. Радлова.

— Если бы они выжили тогда, детьми, то к настоящему моменту все равно уже были бы мертвы.

— Мы все когда-нибудь умрем, милая, несмотря на то что мы постоянно пытаемся этого избежать, рожая детей, занимая себя различными Проектами.

— Тсс, — говорит она и берет его за руку.

Так, держась за руки, они и стоят перед грудой фарфоровых осколков и земляной пыли, размышляя о своих жизнях и о жизнях этих бедных разбитых кукол, размышляя о всевозможных что-было-бы-если.

Джин Эстив

Ледяной дом

Джин Эстив, поэтесса и художница, живет на Орегонском побережье. Ее стихотворение «Я буду добра» («I Will be Kind») публиковалось в «Square Lake», а «Ледяной дом» — в «The Harvard Review».

Волк выходил из чащи, Гусь слетал с поднебесья, И оба предупреждали: «Ты дом изо льда не строй». Но я не вняла совету, Не снизошла до ответа. С крыльца ледяного кличу: «Где Джонни, любимый мой?» Прозрачные крепки окна, Надежны толстые стены, В жилище сверкающем новом Спокойно во тьме ночной: Сюда не проникнуть вору. Да только мне плакать впору, Ведь где-то далеко бродит Джонни любимый мой. Я свыклась с холодной постелью И вместо огня — метелью В нетопленой печки зеве, И мил мне кров ледяной. Уж снег на губах не тает И жизнь меня покидает, Но все-то ко мне не приходит Джонни — любимый мой.

Стивен Галлахер

Мера пресечения

Стивен Галлахер, британский писатель, в первую очередь известен как создатель напряженных романов ужасов. «The Independent» отзывается о нем как о «самом утонченном авторе популярной прозы со времен Ле Карре».

Его работы публиковались в «Weird Tales», «The Magazine of Fantasy & Scince Fiction», антологиях «Shadows», «Best New Horror», «The Year’s Best Fantasy and Horror» и «Best Short Stories»; его множество раз номинировали на награды в этом жанре, а по результатам опроса читателей он дважды избирался «Паникером Года».

Среди его романов можно назвать «Красный, красный дрозд» («Red, Red Robin»), «Плавучий дом» («The Boat House»), «Лощина огней» («Valley of Lights»), «Дождь» («Rain»), «Кошмарный сон с ангелом» («Nightmare, with Angel»). Его первый сборник рассказов, «Лишившийся рассудка» («Out of His Mind»), вышел в 2004 году, а новый роман Галлахера, «Спиритическая шкатулка» («The Spirit Box»), опубликован только что. В настоящее время он работает над «Одиннадцатым часом» («Eleventh Hour»), серией из четырех полнометражных фантастических триллеров, которые снимает для британского телевидения Патрик Стюарт.

Впервые рассказ «Мера пресечения» («Restraint») был напечатан в британском журнале «Postscripts».

— Вы заметили водителя, столкнувшего вас с дороги?

Женщина в форме придвинула стул вплотную к больничной каталке Холли, чтобы и говорить тише, и лучше слышать ответы.

Голова Холли слабо, едва заметно качнулась в знак отрицания, но даже это движение мгновенно вызвало боль.

Женщина-полицейский заговорила снова:

— Ваш сын считает, что это была машина вашего мужа. Может ли это оказаться правдой? Мы звонили вам домой, там никого не было.

Холли напряглась, но из ее горла выполз лишь неразборчивый шепот:

— Где дети?

— В комнате ожидания. Их обследовали, никто из них не пострадал. Ваши соседи сказали, что вы с мужем расстались после какого-то конфликта.

— Воды бы.

— Я спрошу, можно ли вам пить.

Холли закрыла глаза и секунду спустя услышала звон железных колец: женщина-полицейский вышла из палаты. Лишь тонкая шторка отделяла Холли от субботней ночной толпы в отделении несчастных случаев — судя по гомону, очень оживленной толпы.

Она лежала под тощеньким одеялом. Ее привезли сюда после рентгена. Известие о том, что дети невредимы, принесло облегчение, хотя именно этого она смутно ожидала. Короткий кувырок с насыпи встряхнул все семейство, но лишь глупая мамаша, проверив, застегнуты ли ремни безопасности детей, пренебрегла собственным.

Та машина. Она появилась словно из ниоткуда. Но единственное, что Холли знала наверняка, это что Фрэнк не мог сидеть за рулем встречного автомобиля.

Почему? Потому что они с Лиззи не более чем за сорок пять минут до катастрофы с трудом запихнули его в багажник их машины. И, если допустить, что он не слишком протек и никто пока не додумался поднять крышку и заглянуть внутрь, он должен по-прежнему лежал там.

Сам он уж точно никуда не уйдет.

Молодая сотрудница полиции вернулась.