Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

Холдеман Джо

В течение двух следующих недель я обхожу все бары и все клубы. Но мое первое подозрение оказалось самым сильным. «У Джино» — то, что я ищу. Я определенно чувствую там опасность, и, чтобы понять это, не обязательно ждать, пока волосы встанут дыбом.

Когда ночи становятся жарче, просыпается нечто. В воздухе чувствуется напряжение. С наступлением лета сообщество секс-изгоев лихорадит, они рефлексируют. Но сейчас тысяча девятьсот шестьдесят седьмой — год безрассудства. Следующий, тысяча девятьсот шестьдесят восьмой, будет хуже — год саморазрушения. Через год, в тысяча девятьсот шестьдесят девятом, они взорвутся. Но пока

все эти «мальчики-девочки» еще не осознали, кто они.

Это «бумеры» — беби-бумеры, дети войны, только что повзрослевшие. В них пульсируют жизненные силы, их страсти беспорядочны, желания и надежды — дики и необузданны, они постоянно бунтуют. Тех, кто думает, что колледж даст им необходимое воспитание, и тех, кто возмущается, что они не работают, чтобы иметь кусок хлеба, — все этих доброхотов к черту на рога! И, одержимые чувством свободы, что несется на колесах «мустанга» или «камаро», щедро накачанные запахами дешевого бензина, марихуаной, пивом и бурлящими гормонами, они выходят на улицы в поисках приключений.

Ничего особенного не происходит, и в то же время приключения ждут их повсюду. Ночи пронизаны шумом и пропитаны кровью драк. Одни подростки стремятся в стрип-бары Сансет-Бич, горячие местечки бульвара Вентура, курсируют вверх-вниз по бульвару Ван Нуйз или Розенкранц-авеню и особенно по Голливудскому бульвару. Но другие — те, что потише, кто не гоняется за девчонками, популярными музыкантами и артистами, застенчивые мальчики, неприкаянные мальчики, отличающиеся от остальных, — после всех лет метаний они наконец находят место, которому принадлежат, место, где есть им подобные. Нет, не просто подобные. А очень близкие. Другие, которые их поймут. Или не поймут, но поддержат. Слишком много форм, слишком много способов быть гомосексуалистом. Но по крайней мере на краткое время их примут подпольные тайные места, где не придется притворяться, что они не хотят того, чего изо всех сил желают.

В течение дня они могут впадать в ярость по поводу расовой дискриминации или ужасов войны, но ночью они хотят трахаться. Все эти страсти бурлят и клокочут здесь. Жалкое вожделение одиночества. Лихорадочное подпольное сообщество, малая часть общей болезни, мутной волной поднятой на страницах газет.

Наши маленькие жертвы — я приколол их фотографии к стене и теперь пристально изучаю — мишени для обстрела. Невинные, как паренек, ступивший на минное поле, необученные, как новичок в джунглях, в первом же дозоре схлопотавший от снайпера пулю в лоб, свежие и наивные, как новобранец во Вьетнаме, получивший удар ножом от сайгонской шлюхи. Глупые и доверчивые, как те, что отправились воевать, думая, что это их долг, и вернулись обратно в цинковом гробу.

В конце концов я снял фото мальчишек и засунул обратно в досье, потому что не мог больше смотреть на их лица и глаза, казалось задающие немой вопрос.

Я почти ничего не знал о гомосексуалистах. И, сказать по правде, не хотел знать. Но стоило начать, как все, что я знал, оказалось неправдой.

Я подвел итоги наблюдениям за жертвами. Сейчас я отслеживаю шестерых. Систематизирую сведения об их личности, поведении, привычках и передвижениях. По большей части эта беготня подтвердила то, что я уже знал. Четверг, жертва номер один показывается на парковке. Брэд-бой. На мотоцикле. Он подкатывает сзади к Мэйму, игриво пихая его передним колесом. Мэйм, не поворачиваясь,

выпячивает задницу и говорит: «Хочешь лишиться этого?» В черных волосах Мэйма теперь видна белая прядь. Остальные ржут. Брэд скалит зубы, сбрасывает обороты двигателя, предлагает прокатиться страстно жаждущему Лэйну и с рычанием мчит его на поиски неприятностей.

Несколько ночей спустя «У Джино» появляется Джереми Вейс. Бинго! Все сходится. Джорджия была права. Он гей. Гомик. Голубой.

Прячусь в сумраке. Наблюдаю. Вейс захвачен страстью к невысокому светловолосому гею, которого это, кажется, ничуть не волнует. Что это за Джерри, о котором говорил Мэйм? Пылает страстью к Дэйву, у которого есть любовник. Пристраиваюсь ему в хвост на весь остаток вечера. Вейс заканчивает ночь в невзрачном желтом здании несколькими кварталами восточнее. На двери малюсенькая вывеска. Чтобы прочесть ее, надо подойти почти вплотную. «МАК». Молодежный атлетический клуб. М-да. Чувствуется, что речь идет не о гимнастике. Некоторое время осматриваюсь. Размышляю.

Остается три недели до исчезновения первой жертвы. Я получил неплохое представление о том, как действует убийца. Преступник не знал своих жертв. Он разыскивал кого-то, как и все остальные здесь, но он преследовал другую цель. Как мне кажется, жертвы его тоже не знали. Потом они встречались с ним и исчезали с горизонта. Я не мог найти между этими делами какую-либо иную связь.

Следует подумать вот о чем. Как идентифицировать ублюдка. Мистера Смерть, как я его теперь называл. Как остановить его?

Надо бы переговорить об этом с Джорджией. У нее часто бывают подсказки, как правило вполне приемлемые для того, чтобы их осуществить на практике. Но такова специфика работы — агент на месте независим и имеет все полномочия для дальнейших действий. Что в переводе означает: выбор за тобой. Так, это потом. После полуночи.

Мэтт Вогель. Худощавый, стройный. Круглое лицо, доверчивые щенячьи глазки. Миловидный. Сидит один, прислонившись к стене, на парковке рядом с «У Джино», притаился между двумя машинами, где его никто не увидит. Обхватил руками колени, спрятал голову. Я едва не пропустил его. Шагнул назад, посмотрел еще раз. Да, это Мэтт. Он как раз закончил школу. Работает помощником официанта в местной кофейне. Через два месяца исчезнет жертва номер два.

— Что тебе нужно? — Парень смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Испуган.

— У тебя все в порядке?

— А тебе что за дело?

— Похоже, у тебя неприятности.

— Мои родители пронюхали. Отец вышвырнул меня из дому. Не соображу сразу, что и сказать. Скребу в затылке. В конце концов спрашиваю:

— И как он пронюхал?

— Он рылся в ящике с моим бельем.

— Нашел журналы? Мэтт колеблется.

— Он нашел трусики. Мне нравится носить женские трусики. Они мягче на ощупь. Он изодрал их в клочья.

— Я знал лейтенанта, которому нравилось носить женские трусики. Подумаешь, делов-то.

— Правда?

Нет, не правда. Но это игра, в которую мы играли. Когда кто-нибудь рассказывал ужасную историю о чем-то или о ком-то, кто-то обязательно знал лейтенанта, который делал то же самое. Или еще хуже.

— Ну да. Послушай, ты не можешь сидеть здесь всю ночь. Тебе есть куда пойти?

Мэтт трясет головой:

— Я ждал, может, тут появится кто-то знакомый… может, переночую у кого-нибудь.