Лучшие годы - псу под хвост
Шрифт:
— Идут, — говорил Квидо, что было для его матери косвенным сигналом к тому, чтобы потушить сигарету.
— Что ж, добро пожаловать! — говорила она решительно.
В то время дедушка был уже на пенсии и работал вахтером в одном из крупных пражских учреждений Внешторга. Немалую часть своего рабочего времени он проводил в сравнениях зарплаты и положения тамошних коммунистов с положением и зарплатой тех, кто в партии не состоял.
— Результат
И все же ничто не мешало дедушке возмущенно разоблачать с угодной ему регулярностью несправедливость, совершаемую по отношению к беспартийным.
— Как только все перевернется, всех их повесим! — объявил он и на сей раз во время обеда.
— Кого? — полюбопытствовал Пако, единственный, кто еще не знал надлежащего ответа.
— Ешь, — сказала мать Квидо. — Дедушка шутит.
— Вы слышите его? — кричала бабушка. — Вы его слышите?
— Не горячись, папа, — с улыбкой успокаивал его сын. — Кое-что покажу тебе, — добавил он таинственно, имея привычку утихомиривать своих мальчиков тем, что переводил их внимание с одной вещи на другую, и вынул из нагрудного кармана рубашки серебряную самописку с электронным указателем времени.
Трюк удался: дедушка, которого минуту назад пластмассовый столовый прибор так и не сумел привести в состояние, близкое к религиозному экстазу, на этот раз вынул трубку изо рта и спросил:
— Английская?
— Итальянская, — небрежно бросил отец Квидо.
— Ну-ну, — сказал дедушка утвердительно. — Толковая вещь.
Он положил трубку на стол и осторожно, боясь неловким движением как-то повредить самописку, взял ее пожелтевшими от табака пальцами и стал неспешно рассматривать.
Отец Квидо окинул взглядом лица остальных сидевших за столом: все они, казалось, были целиком заняты помешиванием своего кофе и не замечали его педагогического триумфа.
— Красивая вещь! — авторитетно сказал дедушка. — Как есть красивая!
— А, просто пустячок! — польщенно отмахнулся отец Квидо.
— Пустячок? — повысив голос, сказал дедушка. — Пустячок, говоришь? Тогда скажи мне, почему такой красивый пустячок эти паскуды коммунисты не привезут сюда к нам?!
5) В начале сентября с Пулского стекольного в Сазаву прилетела торговая делегация из трех человек — двое мужчин и одна женщина — для продолжения переговоров, первый раунд которых был успешно завершен еще весной.
Естественно, всех троих экономистов отец Квидо хорошо знал и если не мог создать им условия, сравнимые с его комфортным пребыванием в Пуле, то по крайней мере пытался сделать для них все возможное. Безрадостный вид выделенных для гостей комнат в заводском общежитии поверг его в отчаяние.
— Одноместный номер особенно ужасен, — делился он с женой. — Что стоит один шкаф и ковер. Видела бы ты этот кошмар!
— А тараканы? — с улыбкой спросила мать Квидо, почувствовавшая, куда он клонит. — Тараканов там нет?
— Тараканов? — Отец Квидо секунду колебался, может ли он сослаться и на тараканов. — Кто знает. Но одна стена вся в плесени.
— В плесени? Ну ясно. А как обстоят дела в этом одноместном номере с клопами?
Отец Квидо понял, что его раскусили.
— Нет, я серьезно. Это был бы международный скандал, если бы бедной Миряне пришлось в нем жить.
И наконец, сославшись на традиционное славянское гостеприимство, которым он-де чувствует себя связанным, он, как и предполагалось, спросил, нельзя ли им на несколько дней приютить молодую инженершу в бабушкиной мансарде.
— А бабушка? — удивилась мать Квидо. — Впрочем, я уже знаю: она перейдет к детям.
— Она и сама много раз жила за границей в частных домах, — веско аргументировал свое предложение отец Квидо. — Я уверен, она войдет в наше положение.
— Сегодня это еще детская комната, — объявила бабушка, узнав о предстоящем переселении, — но завтра это будет концлагерь для престарелых!
Оскорбленная, она все же подчинилась решению, и Миряна смогла поселиться в ее комнатушке.
В первый же вечер молодая югославка приготовила для всей семьи (конечно, за исключением бабушки, не выходившей из детской) какое-то национальное блюдо вроде местного лечо. Оно было несколько непривычно на вкус, и маленький Пако весь ужин тотчас выдал обратно. Зато отец Квидо при всем своем холодном отношении к овощам потребовал добавки и обстоятельно расспрашивал Миряну о способе его приготовления. Говорили они по-английски, что напомнило Квидо и его матери, практически не понимавших их, о временах, когда отец с бабушкой предавались беседам на тему географии туманного Альбиона.
После ужина зашла речь о работе.
— Миряна говорит, что во внешней торговле ее прежде всего привлекает возможность постоянного общения с интересными людьми, — переводил отец Квидо жене.
— Замечательно! — сказала мать Квидо и мило улыбнулась Миряне.
— Ну а дальше? Что ты на это скажешь? — судорожно улыбался отец Квидо. — Я же должен что-то перевести.
— На это я ничего не скажу.
— Как так «ничего»?
— А так. Ничего. Nothing.