Лучшие враги
Шрифт:
— А когда госпожа чародейка выходит замуж?
— Точно не этой зимой! Всего доброго. Выход там!
Я была так любезна, что заставила с помощью магии распахнуться тяжелые входные двери. Путь на свободу был открыт. На парадной лестнице обнаружилась рогатая коза с колокольчиком и клетки с курицами. Похоже, переезжать в замок прислужники планировали всерьез и надолго. С семьями, вещами и скотным двором.
«Бери всех. Они пришли с приданым! — на задворках сознания требовала темная магия. — Пусть подпишут коллективный договор. Куриц и козу съедим!»
Похоже, мне было пора обедать. Да поплотнее.
— Легкой дороги, —
Что они и сделали: потянулись нестройной шеренгой, таща багаж.
— А говорили, она настоящая ведьма, — тихо бранились между собой двое. — Говорили, что темные чародеи договоры со всеми подряд подписывают, лишь бы к ним в услужение шли.
— Эй, недовольные! — позвала я, заставив всех одним махом развернуться. — Прокляну.
— Изыди! — охнул один.
— Дурак, соглашайся, пока предлагают! — задергал его за рукав второй. — Проси, чтобы прокляла немотой. Помычишь, а потом запоешь, как вчера ночью Мирн из посудной лавки. Прокашлялся да как заголосит. Чуть стаканы в таверне не полопались. Глядишь, в столичный театр устроишься…
Двое по виду приличных мужиков тут же представили себя лицедеями и с мечтательными минами обернулись в мою сторону. Я хмуро покачала головой, мол, исчезните все. Быстро! И придала им ускорение сквозняком. Последнего человека практически вытолкнуло через порог. Магия разом растаяла, тяжелые высокие створки захлопнулись.
Думала, что за триумфальным выдворением никто не наблюдает, но ошиблась. С балкона второго этажа, опершись ладонями о каменными перила, за холлом следил Вайрон. С улыбкой он поднял руки и беззвучно зааплодировал. Дураку было понятно, что не от восхищения. Сама того не ожидая, я показала ему язык и развернулась, чтобы отправиться в столовую и хорошенько пообедать, а заодно позавтракать.
— Ты куда? — всполошившись, крикнул он.
— В столовую, — честно ответила я на вопрос.
— Летисия зовет тебя.
Мигом вспомнилось, как с видом всклокоченной идиотки я охотно поделилась правдой о привороте, и осторожно спросила:
— Зачем?
— Я кто, посыльный, чтобы отвечать зачем и почему? — отозвался он.
Хотела сказать какую-нибудь гадость, но из открытого рта неконтролируемо вылетела правда:
— Ты мой кузен, которого дед посадил под домашний арест за пьянство.
— Кто сказал такую редкостную чушь? — рыкнул он.
— Родовая книга, — развела я руками. — Так зачем тетка хотела меня видеть?
— У родовой книги спроси! — огрызнулся он, как малое дитя, и исчез из поля зрения.
Должна признать, что у меня действительно возникала мыль отправиться в библиотеку и на каком-нибудь гримуаре погадать, не грозит ли случайная откровенность с теткой коварному плану по передаче жениха моей кузине. Книги не задают вопросов в ответ на вопрос, им не нужна откровенность. Приходи и гадай, хоть под заклятьем честности, хоть под проклятьем беспрерывной лжи… Но уже на середине лестницы на второй этаж я осознала несостоятельность идеи и на балконе повернула в сторону хозяйского крыла. Если я хотела узнать, что собиралась делать Летисия с тайным знанием о любовном зелье, то следовало спрашивать у нее, а не у гримуаров. Быстрее выйдет.
Тетушка жила в просторных покоях со сдержанным интерьером. На подоконниках и этажерках стояли алые амариллисы. Когда я вошла, Летисия отложила пяльцы с вышиванием и указала на аккуратный диванчик
— Ты умеешь вышивать?
— Никогда не пробовала, — призналась я, устраиваясь напротив и расправляя складки платья.
— Хочешь научиться?
— Нет!
Рукоделие — коварнейшее из проклятий. Только допустишь мысль о том, чтобы взять в руки иголку, как через неделю обнаруживаешь себя с пяльцами в руках, вышивающей разноцветными нитками уродливый портрет будущего мужа!
— Хорошо успокаивает нервы, — заметила Летисия.
— У меня и так полный порядок с нервами, — уверила я, хотя со всклоченными волосами, не поддавшимися расческе, выглядела не лучше сумасшедшей. — Что вы хотели?
— Девичник, — призналась тетушка. — Мне одиноко в замке. Арветта уехала к мужу, Эбигейл… это просто Эбигейл. Составишь мне компанию?
— Куда же я денусь? — вырвалось у меня помимо воли. — Конечно, составлю, раз сегодня язык такой длинный.
— У кого? — не поняла тетка, не догадываясь, что сегодня из меня хлещет фонтан честности, которая иногда беспощадной, иногда нелепой, но всегда приносящей проблемы. Честным людям, как ни крути, очень тяжело жить. И я уже ощущала эту самую тяжесть.
— У меня, — обреченно вздохнула я. — Надеюсь, что у вас-то будет покороче.
— Выпьем цветочного чаю? — в некотором замешательство спросила Летисия и указала на пузатый чайник. — Отличное средство для похудания.
— Мне бы позавтракать, — намекнула я, что уже испытываю на себе самое лучше средство для стройности — голод.
— Могу предложить шпинатную вафлю. Можно съесть целую штуку, она совершенно не влияет на обхват талии.
По субботам у Летисии был разгрузочный день. Она заменяла три приема пищи (из трех) талой водой, привезенной в стеклянных бутылках прямиком с какого-то ледника. А еще ей «прямиком» доставляли разные косметические пасты с морскими водорослями и вулканический песок для чистки кожи на лице. Не с ледников, конечно, но тоже откуда-то издалека. Тетушка, как оказалось, вообще увлекалась заказами разных полезных, бесполезных и даже откровенно вредных вещей. В ее гостиной, помимо оранжереи из алых цветов амариллиса, было не меньше полсотни всевозможных торговых каталогов.
Она прихлебывала ту самую талую ледниковую воду и ревностно следила, как я жевала пресную вафлю зеленого цвета и запивала ее бледным несладким чаем. Лучшей приправой к «послеобеденному» завтраку оказался голод, придающий божественный вкус совершенно безвкусному угощению.
— Ты влюблена в Калеба Грэма, Энни? — ни с того ни с сего спросила тетушка, словно тоже страдала проклятьем прямолинейности.
Меня позвали, чтобы поговорить… о мальчиках?
— Тетушка, я не видела его девять лет. Конечно, я не влюблена в Калеба Грэма.
Хорошо сказала! Очень честно!
— Но он тебе нравится? — уточнила она.
— Немного.
Эннари, что ты несешь?!
— Почему? — не унималась Летти.
— С ним нескучно.
Следовало признать, что сегодня я несла в мир гордую правду.
— И он хорош собой? — лукаво улыбнулась она.
Тетушка, заканчивайте с вопросами! Мне самой становится страшно от собственных признаний.
— Хорош, особенно с обнаженным торсом… — Я сунула в рот кусок вафли, чтобы наконец заткнуться и жевать. Когда человек жует, он не способен ничего говорить. Особенно разную ахинею.