Лучший друг девушек – Мендельсон
Шрифт:
– Импровизация?! – подумала вслух Настя и улыбнулась: – Судья, значит. Встать, суд идет!
Римма действительно написала заявление об уходе по собственному желанию. Настя подозревала, что желание было не ее собственное, но переубедить Римму не смогла, времени до торжественной церемонии оставалось в обрез.
К тому же нужно было выучить новый текст, написанный специально для этой пары. Текст явно хромал, Насте пришлось его изменить для удобоваримости. И выучить.
Виновница торжества уже сидела в комнате невесты и нервно барабанила каблуком белой «шпильки» по полу. Возле нее с видом мученика стоял жених и разглядывал носки
– …после моего приглашения подходите к столу и расписываетесь. Невеста садится на стул, жених встает рядом с ней. Попрошу не торопиться, фотографы должны сделать снимки…
– Знаю, знаю, – пробурчала невеста, – потом подходят расписываться свидетели…
– Нет, – возразила Настя, – теперь этого не нужно. Регистрация обходится без свидетелей.
– А прошлый раз после меня свидетели расписывались, – капризно процедила невеста.
– Какой это прошлый раз?! – встрепенулся жених. – У тебя уже был прошлый раз?!
Настя перепугалась, сейчас, когда ее карьера в буквальном смысле висит на волоске, только этого ей не хватало! Сглазила?! Но она ни о чем таком не думала! Что же делать?!
– Пусик, – томно произнесла конопатая невеста, – это было так давно, в другой жизни. Сейчас все иначе. С тобой у нас все будет по-другому! Девушка, – она обратилась к Насте, – правда ведь, и в загсе теперь все по-другому? – Настя кивнула. – А что именно?
Настя замялась. Что она могла сказать? Процитировать дурацкое стихотворение, которое для молодоженов сочинил за пять минут местный рифмоплет… Настя его хоть и видоизменила, смысл остался прежним: «Люби меня, как я тебя, – и оба мы будем счастливы до гроба!»
– Хоровод, – вырвалось у Насти, – у нас теперь водят хоровод!
– Что вы говорите? – заинтересовался жених. – Действительно, это что-то новенькое. Повторяться, – и он многозначительно посмотрел на невесту, – мне бы не хотелось!
– Не волнуйся, дорогой, – успокоила его будущая спутница жизни, – они ни за что не повторятся!
Настя поняла, что если не случится чуда, то ей точно придется плясать «калинку», а Шаманской с Риммой водить хоровод. Она вздохнула и пошла в зал торжественных регистраций, где оркестр, настраиваясь, наигрывал свадебный марш.
– Встать! Суд идет! – раздалось по светлому просторному холлу загса, где томились родственники и друзья пары. Судя по всему, судья наконец-то приехал.
Шаманская побежала его встречать.
Церемония прошла быстро, слишком быстро, чтобы показаться молодоженам незабываемой. Были стихи, пространная речь о семье как о ячейке общества, поздравления родственников и друзей, прослезившийся судья. Судья несколько разнообразил церемонию, обозвав жениха ответчиком, а невесту истицей. Он возмутился, узнав про отсутствие свидетелей, и выразил свое мнение, что процесс будет в этом случае не объективным. Наверняка после этого
Шаманская переменилась в лице. Ее неудачная шутка возымела непредсказуемый эффект.
Настя обомлела и замерла. Никакого хоровода, естественно, не предполагалось.
Оркестр, игравший марш Мендельсона, тоже замолк в ожидании.
– Здесь она, здесь!
Двери зала торжественной регистрации распахнулись, и на ковре появился Гурин с огромной охапкой цветов. Народ замер в изумлении.
– Анастасия! Дорогая моя и единственная! – прокричал тот с порога. – Если я тебе сейчас же все не скажу, то не скажу никогда!
– Нет! – закричала Настя, испуганно глядя на готовую грохнуться в обморок Шаманскую.
– Да! – закричала конопатая невеста. – Дайте ему сказать!
– По какому правомочию, – возмутился судья, – вы лишаете его законного права голоса? Говорите, молодой человек, мы вас внимательно слушаем.
– Спасибо! – Гурин подошел к судье и потряс его руку. – Подержите, пожалуйста, – он сунул судье охапку цветов. – Анастасия! Я долго не понимал, что между нами происходит. Словно какая-то страшная сила отталкивала меня от тебя. Каждый раз, когда я уходил, сам не понимал толком, что делал…
– Ага, – из цветов показалась довольная физиономия судьи, – прошу учесть присяжных, что истец находился в невменяемом состоянии! И скостить ему срок. Впрочем, это я сам…
– Да, – согласился с ним Гурин, – можно сказать и так. Я был в невменяемом состоянии.
– Сумасшедший, – прошептала Шаманская и схватилась за сердце.
– Точно, – кивнул ей Артем, – я был как сумасшедший. Особенно в последний раз, когда увидел, как тебя обнимал какой-то блондинистый мачо!
– Не понял, а он-то тут при чем? – засомневался в реальности происходящего жених.
– Мачо? – обомлела невеста и шикнула на жениха. – Обалдеть! Обнимал? А она его обнимала?
– Да, – встрял судья, – этот момент требует уточнения. Она его обнимала? Впомните, подсудимый, то есть гражданин. Не волнуйтесь, вспоминайте, суд подождет.
– Нет, – подскочил к нему Гурин и выхватил цветы. – В том-то и дело, что я поначалу обратил внимание только на то, что он проявлял инициативу!
– Инициативу проявлял мачо, – всплеснула руками в длинных белых перчатках невеста.
– Но позже я вспомнил, что ее глаза, – и Гурин подошел к Насте, – твои глаза были равнодушны. Ты его не любишь! Анастасия, я дурак! – Гурин вручил Насте цветы и склонил голову.
– Сумасшедший и дурак – это слишком, – прошептала бледными губами Шаманская.
– Браво! Браво! Бис! – захлопала невеста. – Теперь скажите ей, что вы ее любите!
– Скажите, что любите! – нестройным хором закричали родственники и друзья.
– По законам жанра признайтесь! – кричал судья. – Откровенное признание облегчит вашу участь!
Шаманская махнула рукой в сторону оркестра, который, повинуясь ее взмаху, тут же заиграл «калинку-малинку». Дама поправила прическу, расправила грудь, в которую набрала побольше воздуха, и достала носовой платок. Мелко перебирая ногами, начальница загса с глупой улыбкой на устах, спасающей, по ее мнению, критическое положение, направилась к судье.