Лучший экипаж Солнечной
Шрифт:
– Так военное же положение… – слабо возразили ему.
– В карцер, – заключил Рашен. – На урезанный паек, и каждому в зубы – Устав. И пока не выучите наизусть, за порог ни ногой.
– Ты это… – Эссекс потянул адмирала за рукав. – У тебя вон своих балбесов двое, ты с ними и развлекайся. А моих не трогай.
– Разве ж это я тронул? – усмехнулся Рашен. – Ты же знаешь, что бывает, когда я действительно трону. Ладно, вы… расстрельная команда. Поработайте, что ли, грузчиками для начала. Заходите в кабинет, берите капитана Мейера и тащите ко мне. А в карцер – потом.
Охранники с похоронными лицами проследовали в дверь.
– Жестокий ты человек,
– Ага, – кивнул Рашен. – Еще я продал евреев арабам, а всю остальную планету – китайцам. И всех марсиан поубивал.
– И как только успел! – рассмеялся Эссекс.
Чтобы перестроить группу F в походный ордер из орбитальной позиции, обычно требовалось около двух часов. На этот раз управились за полтора. Даже рядовые были в курсе, что эта операция может оказаться для группы последней (на судах в таком случае говорили «еще разок, и все»), и поэтому работа шла четко и слаженно, без единого сбоя. С некоторым опозданием в хвост бригаде пристроился неповоротливый десантник, и Рашен, который весь извертелся, наблюдая его неуклюжие маневры, дал команду на отвал.
Начальство снизу требовало шевелиться, денег бухгалтерии Эссекса отвалили щедрой рукой, поэтому разгон шел на бустерной тяге, в обычной ситуации для бюджета группы совершенно разорительной. «Марсианское плечо», и без того считавшееся коротким, на этот раз сократилось для группы F до одиннадцати суток.
Перегрузка на разгоне была шестикратная. Поскольку все ходили в масках, Рашен приказал каждому в добавление к табличке на груди написать фамилию еще и на спине. Над Рашеном эту операцию проводил Фокс, и, разумеется, плечи адмирала украсились крупной надписью «RUSSIAN», о чем тот поначалу и не подозревал. Но днем позже адмирал догнал в коридоре какого-то деятеля по фамилии Fuckoff и заподозрил неладное. Построение личного состава выявило еще десяток ругательных фамилий, а также одну барышню по имени Candy и мужика, на груди у которого было написано, как и полагается, «capt. Fox», а на спине коротко и ясно – «Bombardeer». Рашен сначала покричал, но, когда ему рассказали, что у него самого на спине накорябано, вдруг успокоился. Конечно, всяческих Факовых, Шитхедов и Доннерветтеров он приказал изничтожить, но в остальном хулиганская выходка сошла экипажу с рук.
В целом жизнь астронавтов на разгоне не особенно изменилась, дело было привычное. В боевой обстановке им случалось не расстегивать масок по два-три месяца, а при шести «же» спецкостюм позволял хоть танцевать. Только Боровский, которому даже в спецкостюме при таких режимах было нехорошо, уже на второй день совершенно озверел и, пользуясь тем, что из бассейна слили воду, послал техников Вернера циклевать дно ультразвуковыми резаками. Вернер, отдыхавший в кубрике от трудов праведных, обнаружил такое злоупотребление властью только к моменту, когда его подчиненные содрали уже два миллиметра покрытия. Огромный красный член на дне бассейна после этой операции заиграл такими яркими красками, что техники выразили желание продолжить работу. Боровский сидел на бортике, свесив ноги вниз, и изрыгал тоскливую ругань на всех доступных ему языках.
Вернер хохотнул и ушел дальше спать. За два часа до старта он доложил адмиралу, что все работы по нейтрализации саботирующих и подслушивающих устройств на борту «Тушканчика» успешно завершены. Рашен одобрительно хлопнул Эндрю по плечу и разрешил отдыхать, пока не надоест. Вернер посмотрел на часы и со всех ног бросился к Иве.
– Ох… – только и выдохнул он, увидев, что Ива в халате и на вахту не собирается. – Я так боялся, что ты сейчас уйдешь… Милая! Как же я по тебе скучал!
Ива мягко обняла Эндрю и прижалась лицом к его груди.
– Я тоже, – сказала она. – Но ты напрасно радуешься. Мы пойдем на бустерах, сейчас объявят. Тут уж будет не до любви.
– Сколько у нас времени? – деловито спросил Вернер, расстегивая комбинезон. – Успею рассказать, как я тебя обожаю?
– На языке жестов? – Ива одним движением сбросила халат, и Вернер чуть не прослезился от нахлынувшей вдруг нежности. Эта женщина была не просто красива. Каким-то шестым чувством Эндрю ощутил, что она создана для него. Именно для него. А он – для того, чтобы служить ей, быть ей верным, мечтать о том, чтобы у них были дети, а может быть, даже предложить Иве руку и сердце, как это делалось в старые времена.
Наверное, у него было очень странное выражение лица в этот момент. Во всяком случае, Ива под его взглядом первый раз в жизни смутилась перед мужчиной и прильнула к Эндрю, избрав такой неожиданный способ прикрыть свою наготу.
– Ты что? – спросила она тихонько.
Из груди Эндрю вырвался нервный смешок, и он крепко прижал девушку к себе.
– Прости, – сказал он. – Я просто вдруг понял… Извини. Это так внове для меня. Понимаешь, я никогда раньше ничего подобного не испытывал. Ива, милая… А я ведь люблю тебя.
– Что? – переспросила она.
– Никогда еще и никому такого не говорил, – признался Вернер. – Оказывается, это не так просто. Словно душа нараспашку. И соврать невозможно. Либо ты это чувствуешь, и тогда говоришь, либо нет, и тогда сказать нечего. А мне вот есть что сказать. Я люблю тебя. Я люблю тебя… Вот.
Ива чуть отстранилась от Эндрю и заглянула ему в глаза.
– Можно бестактный вопрос? – поинтересовалась она. – А когда ты это понял?
– С первого взгляда, – честно ответил Вернер. – Помнишь, тогда контроль отражателей барахлил, и я…
– Энди, – сказала Ива. – Пожалуйста, не стригись, а?
– То есть? – удивился перемене темы Вернер.
– Я понимаю, когда ходишь в маске, длинные волосы – не очень удобно, – Ива продолжала гнуть свое. – Но пожалуйста, ты побереги этот свой хвост. Для меня, хорошо?
– Да ладно… – пробормотал обескураженный Вернер.
– Он так тебе идет… Ты такой красивый, Энди. Ты самый красивый на свете. И… Я как тебя в первый раз увидела… Ты мне снился потом каждую ночь. Я… Я тоже люблю тебя. Я очень тебя люблю.
У Вернера перехватило дыхание. Он хотел сказать что-то очень важное, что-то самое главное, но не мог подобрать слов. И нашел, сам того не подозревая, емкую и мужественную фразу.
– Значит, все будет хорошо, – сказал он.
Больше они почти не говорили, но им действительно было хорошо друг с другом, хорошо, как никогда раньше, а потом Ива вдруг заплакала и перепуганный Вернер бросился ее утешать. Но оказалось, что это с ней от радости.
И если бы не приказали всем стоять по местам, Вернер ни за что бы от Ивы не ушел. Но потом он все равно вернулся и часами сидел рядом с ней в ходовой рубке, когда она была на вахте, и ходил за ней, как привязанный, куда бы она ни пошла. Два угловатых чудовища с забралами вместо лиц, они даже по обезображенной усилителями походке легко узнавали друг друга. Им не нужны были надписи на спинах, чтобы расслышать, как под металлом и пластмассой бьется родное сердце.