Лучший экипаж Солнечной
Шрифт:
– Почему это не могу? Могу уже. Только плохо и недалеко.
– И кто же это нас так подставил, а, господа офицеры? – сказал горько капитан с целым блоком орденских планок на груди. – Впереди старина Рабинович, позади, мать-перемать, дорогая родина…
– А с боков – республиканцы и нейтралы, – напомнили сокрушающемуся капитану.
– И повсюду трибунал, – заключил он. – Эй, мужики! Ну-ка, тащите сюда эту канистру. Плесните дозу. Ну что вам, жалко?! Я же в терапевтических целях. А то у меня нервишки разыграются, того и гляди буянить начну.
– Закройся, ты… неврастеник! – посоветовали ему. – Сами такие. Видел, Мозер
– Это, наверное, ультиматум пришел, – авторитетно заявили из угла.
– Да плевал Рашен на их ультиматумы…
– Вот и я говорю. Значит, он сейчас придет и всем нальет для храбрости. Что, сложно вам еще минуту подождать? Алкоголики. Свое бухло все выхлебали, теперь на халяву сбежались…
– Ты чего такой злой, дон Педро?
– Да не злой я! Просто вы тут сидите целой кодлой и херней маетесь, а Рашен там сейчас в одиночку решает что-то!
– Так у него работа такая…
– Вот именно, – отрезал Педро.
– Легок на помине! – воскликнул адмирал.
– Что такое? Неужели Эйб? – обрадовался Эссекс, включая свой интерком.
– Идет декодировка, картинка будет через полчаса, – доложил Мозер. – Но ответ на задачу поиска уже есть. Ответ – «да». Господин адмирал, может быть, задержим начало совещания? Мало ли, что там?
– Нет, – сказал Рашен. – Совещание начнем по плану. Мы сейчас подойдем. А информацию от Файна передай мне немедленно, как только будет раскодирована.
– Будто гора с плеч свалилась, – пропыхтел Боровский. – Неужели он живой, старый черт?
– Это еще необязательно, – заметил Эссекс. – Ты не слышал? Он нашел следы чужих. Как минимум – следы.
– И что самое обидное, – сказал Рашен, – нам от этого ни жарко, ни холодно.
– Какая фигня! – не выдержал Эссекс. – Да это же чистая победа! Если чужие на границе Солнечной, мы, считай, уже выиграли! Нас и пальцем никто не тронет. Кто же будет этих гражданских идиотов защищать?! Кто, если не мы?
– Слушай, Фил, – попросил Рашен. – Помнишь, что я говорил про твое блядское мнение?
– Про наше блядское мнение, сэр, – поправил его Боровский.
– А ты вообще молчи. Целее будешь. Фил, я тебя люблю. Я тебя просто обожаю. Ты лучший в мире начальник штаба и очень хороший человек. Но второго такого кретина… Ты себя послушай! Ты хоть понимаешь, что ты говоришь?!
– Секундочку! – выставил ладонь Эссекс. – А что я не так сказал?
– В чем разница между военными и пиратами? – спросил Рашен.
– Риторический вопрос.
– А все-таки?
– Ну, и в чем? – по старой доброй привычке решил получить готовый ответ Эссекс.
– Пока мы вне закона, нам веры ни на грош, – сказал Рашен. – Допустим, Файн добыл хорошую картинку. Да ты ее хоть по Сети брось – все равно тебя немедленно объявят мистификатором, готовым на все, лишь бы убедить Землю, что ты ей нужен позарез. Это раз.
– Ну, это довод, – кивнул Эссекс. – Ладно, принимается.
– Положим, нам поверили. Но! В случае внешней угрозы пиратов могут взять на военную службу. Но сейчас не пятнадцатый век. И пиратское клеймо никакими подвигами не смоешь. Во-первых, бывшего пирата на войне обязательно подставляют, его ведь не жалко, он не свой. Во-вторых, пусть даже мы свое геройски отвоюем, потом нас все равно заплюют. Понял? Так что не важно, есть чужие или нет их. Прежде чем с ними разбираться,
– Согласен, – вздохнул Эссекс. – А что, аргумент номер «три» будет?
– А «три» – на себя посмотри. Ты сказал: «Кто этих гражданских будет защищать?» А себя ты защищать не собираешься, Фил? До тебя что, не доходит, какая это угроза – чужие, Фил?
– Ох, необязательно! – усомнился Эссекс.
– А я тебе говорю – п…ды они нам дадут, – авторитетно заявил Рашен.
– Это точно, – согласился Боровский.
– Так или иначе, – Рашен снова поднял указующий перст, – избавляйтесь, господа, от сепаратистской психологии. От вас еще только на сутки родина отвернулась, а вы уже рассуждаете, как разбойники какие-то. Противопоставляете себя обществу. Хреновый симптом.
– Слушай, ты, философ! От нас родина отвернулась, когда послала воевать! – заявил Эссекс. – И ничего мы ей не обязаны. Как она с нами обращается, так мы себе и рассуждаем.
– У тебя впереди еще лет двадцать жизни, Фил, – напомнил Рашен. – Где ты их проведешь? В космосе? Мы уже скоро по здоровью не сможем летать даже на грузовиках. Значит, придется спускаться вниз. Ты хочешь там жить как человек или как изгой?
– Вообще, – вступил в разговор Боровский, – мне такие высокие материи не особо доступны, но если бы меня спросили, я бы сказал – ваша правда, драйвер. Мы ведем себя, будто мы и не люди, а так – небожители. А у меня, кстати, жена и дети есть. Я с самого начала печальных нынешних событий о них и не вспоминал. А теперь вот вспомнил, и что-то мне уже не по себе… Слушайте, драйвер, что делать-то, а?
– Для начала – идти на совещание, – сказал Рашен. – Пьянка отменяется. Вместо нее будет постановка задач. Мы работаем, понимаете? Мы снова в деле. Все как обычно. Пошли.
И мягко подтолкнул офицеров вперед по коридору.
Как дети, которых ведут за руки, Боровский и Эссекс шагнули вперед.
Эндрю висел на стене в разгруженной зоне и тоскливо смотрел на блокиратор центрального ствола управления огнем, поставленный его предшественником Скаччи. Сейчас устройство было отключено, но пара несложных операций могла бы возродить его к жизни. И тогда, стоит «Тушканчику» приблизиться к Земле, радиокоманда Адмиралтейства выведет из строя главные лазеры.
Примерно такая же машинка ждала своего часа в реакторном отсеке, тоже пока отключенная. Но не уничтоженная.
Адмиралу Эндрю сказал, что угроза блокировки жизненно важных функций корабля устранена. Так оно, собственно, и было. И будет до того момента, пока Эндрю не решит, что «Тушканчику» пришло время превратиться из грозного крейсера в беспомощную межпланетную баржу.
А сейчас Эндрю висел на стене и боролся с желанием то ли заплакать, то ли заорать дурным голосом, то ли вообще застрелиться. Мастер-техник лейтенант Вернер попал в такой замысловатый переплет, из которого не выбрался бы и человек посильнее, чем он. Год назад, сидя в тюремной камере, Эндрю решил перехитрить судьбу. Тогда ему и в голову не приходило, что судьба – это категория скорее нравственная, чем какая-нибудь другая. Он полагал, что злой рок преследует человека из-за стечения многих несчастливых обстоятельств. И если в кои-то веки повести себя умно и расчетливо, его можно обмануть.