Лучший исторический детектив
Шрифт:
Уединившись в своей комнате, брат Бенед долго ходил из угла в угол, хмурясь и качая головой. Это дело, такое непонятное в самом начале, превратилось в сущий кошмар, где в переплетении событий не видно никаких ориентиров и следов. Ясно только, что это очень старая и запутанная история, с последними аккордами которой пришлось столкнуться теперь. И чего же добивается преступник? Какую цель преследует, нагромоздив целую кучу смертей? Ибо все эти смерти, вне всякого сомнения, связаны одной верёвочкой. Он принялся считать. Если с самого начала, с пропавшего графа, то погибло уже шесть человек, плюс неудавшееся покушение на жизнь наследницы. И что из этого следует? Пока что ответ теряется в тумане.
Походив ещё немного, дознаватель сел к столу и принялся чертить угольком на доске буквы и стрелки между ними. Букв становилось всё меньше, а стрелок, наоборот, больше. После таких каллиграфических упражнений в голове у брата Бенеда прояснилось, он быстро стёр всё начертанное и отправился побеседовать с женой управителя, Глинит.
Женщина оказалась на месте и охотно вступила в беседу. Вдвоём они быстро уточнили перечень людей, работающих и живущих в замке более двадцати лет, и стало ясно, кого и о чём спрашивать.
Дознаватель опасался спугнуть преступника неожиданными вопросами о прошлом, и решил взять быка за рога — начать с подозреваемого номер один. Пусть хозяин считает Берту доброй женщиной, заботящейся о его сыне, в его же глазах она на удивление близка ко всем событиям, имевшим место в прошлом. И, к тому же, ему не давал покоя рассказ Гильдебранды об утренней прогулке служанки, весьма и весьма подозрительной.
— Сейчас мы пойдём в комнату Берты, — твёрдо заявил брат Бенед. — Насколько я понимаю, слуги не имеют права запирать свои комнаты, а сама Берта сейчас наверху, у Лиуфрида.
Глинит подтвердила его слова кивком головы. Удивительная женщина, общаться с ней одно удовольствие.
— И пусть один из стражников пойдёт с нами, а два других дежурят у лестницы. Я не хочу, чтобы хозяйка комнаты вернулась раньше времени.
Через десяток минут брат Бенед был уже в каморке Берты. Там было тесно от нагромождения множества корзин и всякой мелочи, но чисто. На первый взгляд — ничего подозрительного, но чутьё дознавателя заговорило в полный голос, и он принялся искать. Ничего, всё чисто, а чутьё не умолкает. И тут взгляд брата Бенеда упал на маленькую мисочку в углу. Она была пуста, но засохшие следы с несомненностью говорили о том, что в ней недавно было молоко. И дознаватель удвоил усилия. Стражник переминался с ноги на ногу на пороге, а Глинит с интересом следила за действиями монаха.
— Есть, — внезапно проговорил он и вытащил из кучи корзин одну, тщательно прикрытую остатками одеяла. — Будь наготове, Урик.
Стражник сразу подобрался и из ленивого наблюдателя превратился в готового встретить врага воина. Брат Бенет вышел на середину комнаты, осторожно стянул одеяло и перевернул корзину. На пол упали две большие чёрные змеи, сразу зашипевшие и злобно поднявшие свои треугольные головки. Глинит ахнула и отступила, а Урик мгновенно кинулся вперёд и нанёс два быстрых и точных удара. После этого на полу остались лежать две отсечённые змеиные головы, а мускулистые тела продолжали извиваться и бить по полу хвостами. Картина была поистине адская.
Наконец всё стихло. Теперь предстояло сделать самое главное — тихо и осторожно захватить саму Берту. Брат Бенед сказал несколько слов Урику и отправил его за подмогой. Его часть работы была сделана. Дальше вступала в действие законная графская судебная власть.
Граф Гунфрид не мог поверить тому, что услышал. Но доказательства были налицо, и спорить с ними не имело смысла.
— Значит, это Берта. Никогда бы не подумал, — он постоял несколько мгновений, а затем отдал ясный и чёткий приказ — Обвиняемую в темницу под казармой и сторожить, не спуская глаз. Через три дня состоится графский суд.
И он дал распоряжение созвать своих вассалов, необходимых для участия в судебном процессе.
Казалось бы, дело сделано. Но на душе у брата Бенеда было пасмурно и неспокойно. Он чувствовал, что с трудностями ещё не покончено, и впереди их ждёт немало неприятных сюрпризов.
5
Утро занялось хмурое и неприветливое, под стать настроению брата дознавателя. У него в распоряжении было ещё три дня, и он намеревался провести их с максимальной пользой для своего расследования и предстоящего судебного процесса. Узнать предстояло ещё немало. Многие детали преступления до сих пор скрывались в густом тумане.
Первым делом брат Бенед отправился в покои несостоявшегося наследника графа Гунфрида. В комнате, куда он вошёл, было на удивление светло и чисто, но картина, открывшаяся его глазам, вызвала оторопь.
В кресле у окна сидел молодой человек, верхняя часть туловища которого была в отменном порядке — крупная голова, крепкая шея, широкие плечи, мускулистые руки. Но то, что было внизу, могло принадлежать ребёнку лет пяти, не больше. Юноша рисовал что-то на удобно установленной на подлокотниках кресла доске, покрытой листом пергамента. Рядом стоял крепкий мужчина средних лет, мускулистый, кряжистый и даже на вид очень сильный. Это, несомненно, был Петер, бессменный прислужник графского сына.
Лиуфрид бросил на вошедшего недовольный, даже злой взгляд, но, увидев монашескую рясу смягчился.
— Зачем вы пожаловали ко мне, святой отец?
Голос и слова говорили о полном умственном здоровье юноши, как и выражение его лица, которое можно было бы даже назвать красивым, если бы не слишком мягкая, безвольная линия подбородка и ранние глубокие морщины у губ, как у долго жившего и разочаровавшегося в людях человека.
— Я не священник, Лиуфрид, а всего лишь скромный монах. Моё имя брат Бенед. Разве вы не знаете своего священника?
— Отец Нун появился в моих покоях лишь один раз и покинул их довольно быстро. Он сказал, что мне следует бывать в часовне, проводя время в молитвах перед распятием, и тогда, возможно, Бог смилуется надо мной и дарует мне исцеление. Но я давно уже не верю в милосердие Божие и знаю, что никогда не поднимусь на ноги.
Он трагическим жестом указал на своё искалеченное болезнью тело и горько усмехнулся.
— Почивший отец Сикст хотя бы давал мне надежду увидеть своими глазами, как рушится зло и торжествует справедливость.