Лучший исторический детектив
Шрифт:
Пётр вытащил часы, посмотрел на секундную стрелку. Нитка жемчуга покачивалась в такт. Он покряхтел, запрятал часы и пошёл обратно, бормоча под нос:
— Время показывает. Сколько прошло можно счесть. Или узнать сколько осталось…
Колокольчик у входа в салон тревожно звякнул и Тина вздрогнула. Она устало поднялась и вышла из коморки.
— Привет, Христина.
Зельда куталась в простую шаль и была сама на себя не похожа. От прежней мадам Зельды остались только глаза. Большие и тёмные, они по-прежнему смотрели словно сквозь собеседника. Из-под скулы на щеку выползал толстый ярко-розовый рубец.
— Доброго дня, Зельда, — Тина бегло осмотрела пальто Зельды и кривые ботинки. В былое время мадам Зельда никогда бы не позволила себе выйти на люди в таком наряде. — Что-то случилось?
— Разве должно что-то случиться, чтобы я к тебе зашла? — хмуро спросила Зельда, повисла небольшая пауза. — Тина, я зашла попрощаться.
Ей очень хотелось в лице Тины встретить родную душу. У Зельды давно никого не было из родни, а единственная, кого бы она могла назвать подругой, уехала, Судьба Рузи оставалась совершенно неизвестна, а ближе Тины никого не было. Тодор — хороший человек, может быть даже когда-нибудь она полюбит его. А пока что остаётся полагаться на Бога и… на Тодора. Но всё чаще Зельде казалось, что полагаться на Тодора вернее.
— Проходи. — Тина смущённо пожала плечами и пригласила Зельду пройти. — А мне и угостить тебя нечем. Могу хлеб с сахаром и чай из малины предложить. Хочешь?
— Спасибо, Тина. Мне и доброго слова хватит, а хлеб ты для дочки оставь, — сказала Зельда и огляделась. — А где же Настуся?
— Наверху она, вышивает, — махнула рукой Тина. — Куда едете?
— В Киев едем. Тодор сказал, что там у него родня.
— Думаете, там лучше будет? — Тина от чего-то волновалась. Она боялась нечаянно отговорить Зельду уезжать и стать виновной в чём-то страшном, неведомом. Ей даже подумалось, что если случится отговорить, то нужно будет искать куда пойти исповедаться, чтоб грех с души снять. Костел святого Лаврентия заколотили досками. А можно православного отца найти. Всё лучше, чем с камнем на душе жить. — Да вы меня не слушайте, там, у них, уже построили этот…социализм! Там, у них, хорошо.
Зельда пожала плечами, думая, что «там» могли и напортачить. Построить что-нибудь другое и не такое привлекательное, как пообещали. Люди вообще склонны делать не то, что обещают. Тень сомнения закралась и Зельда подумала, что лучше предложить Тодору уехать в Париж. Там-то точно не так, как сейчас в Жолкеве.
— Хорошо у них. Точно, что хорошо… — задумчиво сказала Зельда, представляя Париж и его узкие улочки.
Тина облегчённо вздохнула, что не придётся искать православного отца для отпущения грехов.
— Спасибо тебе, Христина. — поднялась вдруг Зельда.
— А за что мне спасибо?! Ты посиди ещё, если надо. Я ж не гоню! Да и ты только что пришла…
— Как пришла, так и ушла… Пойду я. Собираться нам надо.
— А на чём поедете?
— На поезде, наверное.
Тина очень желала Зельде счастья. Желала молча, боясь, что если сказать вслух, то спугнёт Зельдину удачу. Тут же ругала себя за суеверие и страшно мучилась, ибо костёл теперь был закрыт.
— Ну… с Богом, Зельда! Пускай даст тебе Матерь Долороза детей здоровых! — последняя фраза вырвалась сама и Тина теперь просто улыбалась, сдерживая в себе порыв обнять на прощание.
Зельда ощутила в сердце тоску и желание как-то иначе попрощаться. Казалось ей, что встреча эта с Тиной последняя и никогда она больше не вернётся в Жолкев. По какой причине не вернётся, думать не хотелось. Зельда сделала шаг к Тине и обняла за плечи.
— Я о вас буду помнить… И о тебе, и о Настусе твоей… Ты ей от меня вот это передай, — Зельда отпустила Тину, завозилась и достала из-за пазухи свёрток. — Отрез здесь. На платье. Может быть, когда-то ей пригодится. Не всегда же так будет. Ну, с Богом! Пойду…
Зельда криво улыбнулась, шрам болезненно натянулся и покраснел, а потом быстро вышла. За спиной звякнул колокольчик, и сразу после этого она почувствовала на холодных щеках горячие слёзы.
Тина бессмысленно смотрела перед собой, когда Настуся неслышно подошла и обняла за шею.
— Мама, а кто это был?
— Мадам Зельда заходила попрощаться. Подарок тебе оставила, — Тина протянула свёрток и вдруг тонкая бумага порвалась и из рук выскользнул белый шёлк с большими красными розами. Ткань струилась, как ручей, и вскоре расстелилась на полу неожиданно ярким пятном.
— Красиво как! — Настуся, всплеснув руками, подхватилась поднимать. Но ткань не слушалась и всякий раз вырывалась, словно живая, и опадала на пол.
Наконец, Тина отмерла, наклонилась поднять шёлк. Из-за туч выглянуло солнце, заглянуло в окно. Розы ожили, заиграли на свету. Вот подрастёт Настуся, заневестится, сгодится отрез ей на платье.
— Припрячь пока что. Туда же, где иконы и серёжки мои с колечком спрятаны, чтоб не отобрали строители социализма, — сказала Тина и перекрестилась на маленькую иконку Божьей матери, спрятанную в буфете между посудой. Там же, за иконой, лежала старая Библия в кожаном переплёте. Тина подошла ближе, бережно достала книгу, смахнула невидимую пыль, открыла наугад и прочла вслух: — Видел я тогда, что хоронили нечестивых, и приходили и отходили от святого места, и они забываемы были в городе, где они так поступали. И это — суета.
Лилия Подгайская
Проклятый замок
Герцогство Швабия
Замок Альгенгерд
Весна 914 года
1
Ночь выдалась неспокойной. Злой ветер яростно трепал деревья за окном и глухо завывал на разные лады в печных трубах. Но не это разбудило Гильдебранду, а острое чувство тревоги, охватившее её вдруг. Какой-то тихий звук, совершенно непонятный ей, заставил девушку открыть глаза и насторожиться. В щели окна, завешенного козьей шкурой, пробивался лунный свет, и можно было, пусть и не слишком ясно, рассмотреть, что делается вокруг. Никого не было видно, и всё же Гильдебранду не покидало ощущение, что в комнате кто-то есть. Не человек, нет, однако постороннее присутствие чувствовалось совершенно отчётливо, и девушка замерла от страха. Она никогда не запирала на ночь дверь своей комнаты, поскольку считала, что в родном замке ей нечего опасаться. Но теперь горько пожалела об этом, тем более что в последнее время здесь стали происходить странные вещи.
Гильдебранда продолжала лежать тихонько, не шевелясь, и вся обратилась в слух. Вот снова раздался этот звук — очень тихий, какой-то шелестящий, как будто кто-то грубой мозолистой ладонью проводит по плотной шелковистой ткани. Вот снова, ещё раз, теперь уже ближе к её постели. Горло сжало от ужаса, и ни один звук не мог бы вырваться из него — она лишилась возможности даже закричать. Хотя в этой части замка она могла кричать сколько ей угодно, и никто бы её не услышал. В этом восточном крыле старого сооружения они жили только с матерью, комната которой была рядом. Служанки ночевали в маленьких комнатушках возле кухни. Но теперь матери за стеной не было. Полгода назад, в середине осени, её добрая любящая мать внезапно умерла. Смерть настигла графиню неожиданно, на фоне полного здоровья и благополучия, и это было страшным ударом для осиротевшей дочери и повергнутого в крайнюю печаль графа.