Лучший из худших
Шрифт:
– Господин подполковник, как ребята? Есть выжившие? — задал главный вопрос я.
– К сожалению, водитель и унтер-офицер погибли. Ефрейтор Санников жив, сейчас его состоянием занимаются медики. — Подполковник поглядел на меня с участием. — Ты молодец, сынок, отомстил за ребят! Не волнуйся, ничего с тобой не будет — если понадобится, дойду хоть до министра или самого верховного главнокомандующего. Я говорил с командиром твоего батальона: господин полковник скоро лично приедет сюда. Он тоже обещал подключить все свои связи. Но сначала нам необходимо поработать
– Ваше высокоблагородие, мне очень жаль погибших. Я чувствую свою вину перед ними и членами их семей. — Я говорил чистую правду, мужики действительно погибли из-за меня.
И если мне было абсолютно наплевать на Гвоздя и его прихвостней, смерть двоих ребят из батальона тяжким грузом легла на мою совесть.
Иногда твои действия рикошетом отражаются на других, вне зависимости от того хочешь ты или не хочешь. Видит Бог, я действительно не хотел!
Прокурорский кивнул.
– Я понимаю тебя, Ланской. Но не надо себя корить: ты проявил себя образцово. Любая сволочь, которая только попробует тронуть военного, должна понести наказание.
– Я понимаю это умом, но не сердцем, — вздохнул я.
– Не надо раскисать, рекрут. Соберись! От твоих показаний зависит твоё же будущее. Мы все стоим за тебя горой. Итак, я тебя слушаю…
Я стал говорить. Подполковник внимательно выслушал, не перебивая, и, после короткой паузы, во время которой он размышлял, сказал:
– Как первая версия сойдёт, но ты явно чего-то не договариваешь…
– Господин подполковник, я говорил как на духу.
– Ну-ну, — ухмыльнулся он. — Ладно, мне плевать, о чём ты темнишь — после того, что ты сделал, я готов закрыть глаза на любые проступки. Лично мне сдаётся, что ты наплёл мне с три короба. Как мне кажется: тебя сюда не привезли, ты сам сюда приехал, чтобы отомстить за товарищей.
Видя мою не особо убедительную попытку оправдаться, дескать, что всё происходило ровным счётом так, как я описал, подполковник махнул рукой:
– Лучше тебе помолчать, Ланской! Опытный опер расколет тебя в два счёта. В твоей версии куча логических дыр и несостыковок, они видны даже невооружённым глазом. Я же ведь прав — ты приехал сюда ради мести? — пристально посмотрел на меня юрист.
Я удручённо кивнул.
– Молодец! — внезапно похвалил подполковник. — Это было глупо, но… правильно! Ты действовал как настоящий солдат спецбатальона.
– Я ещё только рекрут… — запротестовал я, но собеседник снова меня прервал.
– На х… эти формальности, сынок! Ещё раз скажу: ты достоин чести служить в батальоне! И я не позволю штатским пиджакам сломать тебе жизнь. Я, конечно, переговорю с кем нужно, но нужно сделать всё так, чтобы в деле комар носу не подточил. Так что давай вместе пройдёмся по слабым местам в твоих показаниях, покумекаем, что в них изменить. Это в твоих и моих интересах. Договорились?
– Так точно! — воспрянул духом я.
Иметь в союзниках такую фигуру — просто подарок судьбы.
Подполковник не хуже адвоката помог отшлифовать мою версию.
– Сразу говорю: идеала нам не добиться, но главное, чтобы всё выглядело более-менее правдоподобно.
– А что если экспертиза до чего-нибудь докопается? — осторожно спросил я.
– В экспертизе тоже работают люди, и эти люди не захотят со мной ссориться, — заверил подполковник. — Если факты не будут совпадать с твоими показаниями, тем хуже для этих фактов. Они просто исчезнут из материалов дела.
Он нахмурился:
– Сразу хочу предупредить: при других обстоятельствах ты бы у меня в тюрьме сгнил. Более того, никакого карт-бланша на будущее у тебя не будет. Вляпаешься по новой — будешь сидеть! Мы друг друга поняли?
– Поняли, — вздохнул я.
То ли подполковник дёрнул за нужные ниточки, то ли те, кто меня допрашивали, тоже сочувствовали мне, но дальше всё шло как по маслу. Говорили в исключительно уважительных тонах, без наездов или рукоприкладства.
К моему удивлению даже жандармский ротмистр ограничился поверхностной беседой и глубоко не копал. Лишь в конце разговора посмотрел на меня так, что я почувствовал себя инфузорией-туфелькой под микроскопом лаборанта.
Но больше всего мне запомнился короткий разговор с комбатом. Я не слышал, чтобы хоть кто-то за глаза называл его «батей» или «батяней», здесь не было знаменитой песни «Любэ» и вообще некоторая фамильярность нижних чинов в отношении старших не допускалась. Да и взгляд его меньше всего походил на отеческий.
Ощущения у меня были, мягко говоря, неуютные.
– Скажи мне, Ланской, почему у меня из-за тебя сплошные проблемы и головная боль? — первым делом спросил он.
Я стоял перед ним по стойке «смирно», застёгнутый на все пуговицы. Душный воротник сдавливал дыхание, которое и без того от волнения стало прерывистым. Во рту всё пересохло, голову будто зажали в тисках.
Ничего, кроме фразы, которая приводила в бешенство генералиссимуса Суворова, как назло, на ум не приходило.
– Не могу знать, ваше высокоблагородие.
– Это-то и хреново, — сурово повёл бровью полковник Булатов.
Он настолько соответствовал фамилии, что казалось, будто сделан из металла. И сочувствия в нём было не больше, чем в куске железа.
– Военный прокурор вытащил тебя из такого дерьма, что ты бы в нём захлебнулся. Ты хоть понимаешь, насколько обязан ему?!
Не дожидаясь моего ответа, Булатов продолжил:
– Все считают тебя героем, Ланской. Как же… ты — молодец, героически сражался с бандитами, пристрелил криминального авторитета, отомстил за своих. И они правы — ты вёл себя достойно. Мне, как офицеру и командиру, импонирует твоё поведение… Однако я смотрю на вещи под другим углом. С удовольствием похвалю тебя и окажу честь — пожав руку, но… — голос полковника стал ещё суровей, хотя, казалось, больше некуда. — … не думай, что после этого в части все будут целовать тебя в жопу и спускать с рук любые выходки. До экзаменов ты остаёшься рекрутом, проходящим курс обучения. И никаких поблажек! А теперь то, что обещал — твою руку, рекрут! — Булатов улыбнулся.