Лучший полицейский детектив
Шрифт:
А компьютер он включит для того, чтобы до одури играть в «стрелялки» — результат тот же, что и после длительного просмотра телесериалов. Или же этот — условно нормальный — человек войдет в интернет. А уж в интернете к его услугам порнография без границ и барьеров. Можно скачивать целые фильмы. Можно в онлайне общаться с женщинами или мужчинами, демонстрирующими свои обнаженные тела перед веб-камерами. Можно узнать адреса и номера телефонов проституток, демонстрирующих товар лицом — не только лицом, конечно.
Девица, которую привела нервная женщина,
Пользоваться макияжем девица явно не умеет — или считает высшим шиком краситься, как «ночная бабочка».
Но в туповатом взгляде глаз — «прямо-таки овечьих», как определила Татьяна — сквозит не просто растерянность и тревога. В них сквозит надвигающееся безумие.
— Ну, что с нами случилось? — спросила Татьяна, глядя только на девицу.
Нервная дама («явная неудачница по жизни, постоянно удерживается «на цыпочках», чтобы выглядеть не просто «не хуже других», но лучше их»), поправив судорожным движением идеальную прическу, начала излагать:
— Случилось неизвестно что… Давно случилось… Я уж и в церковь ее водила, и к экстрасенсу мы обращались. Не знаю, как это назвать — сглаз, порча…
«Нет, мамаша, нет никакого сглаза, никакой порчи, — констатировал Татьяна, не отводя взгляда от дочери нервной дамы. — А есть какая-то душевная болячка. Что-то гложет тебя, голопупая. Съедает изнутри. И вряд ли это «что-то» порождено несоответствием между твоим внутренним миром и гнусными реалиями окружающей жизни. Потому как внутренний мир у тебя убогий. А откуда ему быть иным? Что касается духовной пищи, то тут ты явно неразборчива и поглощаешь фастфуд и прочее дерьмо».
— Ничего, ничего, — успокоила Татьяна мамашу, по-прежнему глядя на дочь. — Ничего страшного, случай не такой уж сложный.
— Вы думаете? — в голосе нервной мамаши недоверие и надежда одновременно.
— Я не думаю, я знаю. Деточка, ляг вон туда. Да-да, на этот топчанчик.
Девица стала двигаться, как сомнамбула.
«Да, голопупая, ты легко внушаема. Ввести тебя в гипнотический сон — пара пустяков. Ты вообще легко поддаешься стороннему влиянию — от этого все твои беды. А уж эта беда — наверняка».
Татьяна поправляла голову, руки, ноги «голопупой» — словно куклу тряпичную на топчане размещала.
— Так, деточка, сейчас ты заснешь, а когда проснешься, ничего не будешь помнить. Веки тяжелые, руки тяжелые… Ты спишь, спишь. И слышишь меня. Слышишь?
— Слышу, — окрашенные помадой малинового цвета губы девицы едва шевельнулись, но голос звучал четко.
— Расскажи, чего ты боишься?
— Вики. Она ко мне приходит.
— Приходит? И угрожает тебе?
— Нет, не угрожает.
— Так чего же ты ее боишься?
— Потому что она мертвая.
— Мертвая? И давно она умерла?
— В марте.
— В марте этого года?
— Да, в марте этого года.
Голос Татьяны дрожал и прерывался.
— Миша, ты должен приехать ко мне. Я приехать к тебе не могу — руки что-то дрожат. То есть, раньше дрожали. Но я коньяка немного на грудь приняла, руки дрожать перестали, а тачку вести не могу. То есть, могу, конечно, но на хрена мне неприятности с ментами. И вообще… Когда тебя ждать?
— Таня, у меня через… через сорок… точнее, через сорок три минуты совещание у прокурора. Я не успею обернуться, — Меньков говорил правду, но испытывал жуткое сожаление. — А ты потерпеть не сможешь?
— Смогу, наверное, но не буду. Я вот что… Я решение приняла. Я к тебе на такси прискачу.
— Ну, зачем в расходы влезать…
— Нет, Мишаня, решено. Уже еду.
Татьяна появилась в его кабинете минут через двадцать. Выглядела она гораздо спокойнее, чем Меньков предполагал по ее голосу.
— Такие гады — минут пять названивала, такси свободное искала, — злость и энергия чувствовались в ее голосе, но уж никак не растерянность. — Это называется качеством жизни, блин. Вот такая у нас жизнь.
— Что у тебя стряслось-то? — прервал ее Меньков, выразительно взглянув на часы.
— Это у тебя стряслось. У твоей службы. Раскрываемость, небось такая же, как и сервис в такси — херовая.
— А при чем здесь раскрываемость?
— А при том, что в марте этого года была изнасилована и убита Виктория Ревзина, тринадцати лет, ученица средней школы номер девяносто один. Небольшая подсказка — скорее всего, изнасиловал и убил ее ученик… во, блин! Ученик! Слово-то какое!
Теперь Меньков заметил, что Татьяна «приняла на грудь» наверняка не меньше двухсот граммов напитка, расширяющего сосуды и снимающего дрожание рук.
— Да, — продолжала она, — ученик той же, девяносто первой школы. Угадай с трех раз, кто этот… ученик.
— Цупиков?! — пораженно выдохнул Меньков.
— Нет, Мишаня, не угадал!
— Значит?…
— Значит, Мишаня, значит! Вербин.
— Но почему ты так уверенно?…
— Почему уверенно? Если ты обратил внимание, я выразилась так: «скорее всего». Мне сказали, что это может быть Вербин. Теперь ты можешь делать все по твоей части: допрашивать, доказывать… А я, собрав всю информацию до кучи и покумекав, вывод сделала однозначный — это законченный урод. Его лечить бессмысленно, разве что запереть в «психушке» до конца дней.