Луд-Туманный

Миррлиз Хоуп

Тут мастер Натаниэль выступил вперед.

– Вас судили, – спокойно произнес он, – за отравление мужа соком ивы. На этот раз вас будут судить за отравление его ягодами милосердной смерти. Сегодня вечером мертвец заговорил.

Она дико закричала. Ее крик был слышен и наверху, в комнате Хейзел, отчего та забралась в постель и укрылась с головой одеялом, как во время грозы.

Мастер Натаниэль сделал знак Бену, который, улыбаясь до ушей, что свойственно всем крестьянам, когда они присутствуют при мучительных или вызывающих неловкость сценах, подошел

к своей хозяйке с мотком веревки. Но, чтобы связать ее, понадобилась помощь и кузнеца, и мастера Натаниэля, потому что она сопротивлялась, как дикая кошка, кусалась и царапалась.

Когда наконец ей крепко связали руки, мастер Натаниэль сказал:

– Пора предоставить слово главному обвинителю.

Вдову утомила борьба, и вместо ответа она только бросила на него уничтожающий взгляд. Мастер Натаниэль достал и прочел ей письмо Иеремии Бормоти.

– А теперь, – сказал он, глядя на вдову с любопытством, – я могу сказать вам, кто дал мне этот ключ, без которого я никогда не смог бы найти письмо. Это – старик, которого вы знаете, его зовут Портунус.

Ее лицо побледнело и стало похожим на лицо самой смерти, и она воскликнула:

– Я давно догадывалась, кто это, и всегда боялась, что он может привести меня к погибели.

Ее голос зазвенел. Полными ужаса глазами она уставилась в одну точку, словно перед ней возникло какое-то отвратительное видение.

– Молчальники! – вопила она. – Немые, обретшие язык! Неподвижные, которые могут ударить! Я кормила и лелеяла. Портунуса, словно раненую птицу. Но можно ли ждать благодарности от мертвых?

– Если старый Портунус – тот, за кого вы его принимаете, то я не вижу повода для благодарности, – сухо заметил мастер Натаниэль. – Он отомстил вам и вашему соучастнику.

– Моему соучастнику?

– Да, Эндимиону Хитровэну.

– О, Хитровэну! – и она презрительно рассмеялась. – Кое-кто поважнее Эндимиона Хитровэна приговорил фермера Бормоти к смерти.

– В самом деле?

– Да. Тот, кто не знает добра и зла!

– Кого вы имеете в виду?

Вдова Бормоти снова презрительно рассмеялась.

– Вам я не собираюсь его называть. Но успокойтесь, его нельзя вызвать на суд Закона.

Она пристально посмотрела на мастера Натаниэля и резко спросила:

– Кто вы?

– Меня зовут Натаниэль Шантиклер.

– Я так и думала! – сказала она с торжеством. – У меня не было уверенности, но я решила, что ничем не рискую. Ваша жизнь здесь, кажется, была полна очарования.

– Это намек на то, как любезно вы позаботились обо мне, поставив милую смертоносную печурку ко мне в комнату, чтобы я не мерз, а?

– Да, именно, – нагло ответила она. Неописуемая злоба исказила ее лицо и, улыбнувшись недоброй улыбкой, она сказала:

– Вы выдали себя, не подозревая об этом, за обедом.

– В самом деле? Могу я узнать, каким же образом?

Сначала она не отвечала, а только смотрела на него с каким-то злорадным вожделением, как кошка может смотреть на пойманную мышь. Потом медленно произнесла:

– Чепухой,

которую вы наплели о жизни Ранульфа в Лунотравье. Вашего сына нет в Лунотравье, никогда не было и никогда не будет.

– Что вы имеете в виду? – встревожился мастер Натаниэль.

– Что я имею в виду? – повторила она с резким торжествующим смешком. – Я имею в виду, что ночью, тридцать первого октября, когда Молчальники возвращаются, он услышал зов герцога Обри и последовал за ним через горы.

– Женщина… говори… или… – Вены на висках у мастера Натаниэля вздулись, во рту пересохло.

Вдова Бормоти засмеялась еще громче.

– Вы никогда больше не увидите своего сына! – глумилась она. – Юный Ранульф Шантиклер отбыл туда, откуда никто еще не возвращался.

Ни на мгновение он не сомневался в правдивости ее слов. Перед его внутренним взором вспыхнула картинка, которую он видел в рисунке потолка перед тем, как потерял сознание: Ранульф плачет среди полей левкоев.

Его захлестнула волна бессильной нежности. И рядом с мучительной болью, никоим образом не уменьшая ее, появилось чувство облегчения: напряжение ослабло, и человек может сказать: «Вот и свершилось». Он посмотрел на вдову без всякого выражения и глухо произнес:

– Откуда никто еще не возвращался… Но я тоже могу отправиться туда.

– Последовать за ним через горы? – насмешливо воскликнула она. – Нет, вы сделаны не из того теста.

Мастер Натаниэль кивнул Питеру Гороху, и они вместе вышли из дома. Кричали петухи, воздух был напоен близостью рассвета.

– Оседлайте моего коня, – сказал он глухо. – И разыщите мисс Хейзел.

Но он не успел договорить, как она подошла, бледная, с диким блуждающим взором.

– Я услышала из своей комнаты, как вы вышли, – с трудом проговорила она. – Все… все кончено?

Мастер Натаниэль кивнул. А потом спокойно, бесстрастным голосом передал ей то, что узнал от вдовы.

Обернувшись к Питеру Гороху, он произнес:

– Немедленно выпишите ордер на арест Эндимиона Хитровэна и отошлите его в Луд новому мэру – мастеру Полидору Виджилу. А вам, мисс Хейзел, лучше сразу же уехать отсюда – вам придется быть истицей на суде. Поезжайте к своей тетке, госпоже Плющ Перчинке, которая держит магазин в Зеленом Мотыльке. И помните, вы никому не должны говорить о том, какую роль я сыграл в этом деле – это важно. Нынче я непопулярная личность в Луде. А теперь не будете ли вы так добры приказать оседлать и вывести моего коня?

Его голос был таким бесцветным, таким мертвым, что Хейзел и кузнец несколько секунд простояли молча, охваченные благоговейным ужасом и невыразимым сочувствием. Потом Хейзел пошла выполнять его просьбу.

– Вы… вы же не собираетесь сделать то, о чем сказали вдове, сэр, ну… чтобы отправиться… туда? – спросил Питер Горох.

Глаза мастера Натаниэля вспыхнули, и он решительно произнес:

– Да, туда, и еще дальше, если понадобится… пока не разыщу своего сына.

Потребовалось совсем немного времени, чтобы оседлать и вывести его коня.