Луганское направление
Шрифт:
Потери отряд практически не понес — всего несколько раненых. Как говорит ополченец — выручали грамотные действия комбата с позывным «Лютый» и начальника штаба батальона с позывным «Крым». Также залогом успешных боевых действий оказалась отлично подготовленная, слаженно работающая батальонная разведгруппа.
По окончании зимней кампании «СССР Брянку» перекинули на новый участок.
В середине мая, ситуация на фронте в целом отражала шизофрению всей этой войны. Официально действовал режим прекращения огня. Стороны добивались от Киева выполнения Минских договоренностей. Украинские силовики тем временем совершали десятки обстрелов в стуки, в том числе, и «отведенным» оружием калибром свыше 100 мм, а также, как теперь видим, запрещенными
— 17 мая во время обстрела вначале по нам отработал «Град», а следом ударил миномет, — рассказывает Виктор. — Чем они били, я не знаю, но я услышал хлопок минометной мины позади себя и тут же вспыхнул, как свечка. Побежал. Вижу горю. Тут парни подоспели, сшибли меня с ног, бушлатами сбили пламя.
За эти секунды произошло многое. Для Равлика — более чем. Был ли это боеприпас, начинённый фосфором или другой зажигательной смесью, теперь неизвестно, однако за эти короткие секунды в результате возгорания у ополченца полностью обгорела вся нижняя часть тела от пояса и ниже. Особенно сзади, где была вспышка. Выгорел Виктор жестоко. Сгорел не только кожный покров, но и мягкие, а также частично и мышечные ткани.
Отправили бойца поначалу в ближайшую Алчевскую больницу. Там через два дня у него стали чернеть ноги — начиналась гангрена.
— Из Алчевска меня на «скорой» быстро привезли в реанимацию Республиканской больницы, — рассказывает Равлик. — Вначале в реанимацию, а через день — в ожоговое. Тут низкий поклон заведующему отделением Евгению Викторовичу Пупову. Он так долго боролся, но все же сумел остановить заражение крови и вытянул меня из могилы. Ну и, конечно, тут больница великолепная. Персонал отличнейший, медикаментами обеспечили. И комбат наш так выручил с лекарствами.
Сколько операций по пересадке кожи сделали ополченцу, Равлик уже не помнит, говорит, штук семь, а там и до десятка, наверное. Снимали кожу прямоугольными лоскутами с рук, с живота, практически вся спина снята — и ставили на ноги и таз. Отдельная тема — боль. Вот как он сам об этом рассказывает.
— Боли были страшные, особенно весь первый месяц. Это просто невозможно передать. Скажу честно, если бы я физически мог, я бы встал и выбросился с девятого этажа. Ведь просто невозможно было терпеть — каждые два-три часа, когда уже не было никаких сил, я просил уколоть мне очередную дозу обезболивающего. Первый месяц был адскими муками. Каждая перевязка — жуткая пытка. Особенно когда меня отмачивали, чтобы оторвать от простыни. После первого месяца стало полегче, теперь уже можно было терпеть.
Тем не менее Равлик не сломался и теперь полон оптимизма.
— Сегодня доктор разрешил попробовать встать на ноги, — говорит он. — Вот после обеда перевяжут, и буду пробовать. Я сам себе сказал — 17 мая меня накрыло, значит, 17 июля я встану на ноги. А, дай Бог, через месяц, 17 августа — я вернусь в отряд.
Правда, врачи не столь категоричны в своих прогнозах. Рассказывает заведующий ожоговым отделением Луганской Республиканской клинической больницы Евгений Пупов:
— Ожоги у него составляли около 48 % тела. Из них 40 % — глубокие ожоги, требовавшие операций. Большой проблемой был сепсис и начавшееся заражение крови. Также были серьезные сложности с лекарствами и антибактериальными препаратами. Доставали мы их в России. Антибиотики привозили и сослуживцы, и родственники, и депутаты нашей Республики — все ему помогали. Самые глубокие поражения на конечностях. Теперь ему предстоит длительный процесс восстановления. Лишь сегодня он будет пытаться вставать на ноги. Кости у него целые. Рубцы же будут образовываться в течение года-полутора. Как пойдет процесс восстановления прогнозировать сложно. Вообще от внутреннего настроя человека очень многое зависит. Мы, со своей медицинской стороны, все, что могли, сделали: с того света его вытащили. Ведь он больше трех недель, почти месяц находился между жизнью и смертью — туда-сюда чаша весов качалась каждый день. Могли бы серьезно помочь реабилитации радоновые ванны, но где их сейчас взять, я даже не представляю. Однако, если он так позитивно настроен, коль у него так сильна воля к жизни, то прогноз положителен.
И действительно, Виктор буквально рвется в батальон и в жизнь. Говорит обо всем сразу, верит в будущее, но и врагу ничего не забывает.
— Пока я воевал, к жене приходили СБУшники два раза — спрашивали за меня: «где-что-как?». Уговаривали, чтобы по телефону она упросила меня вернуться. Мол, пусть едет — ему ничего не будет. Но мы же хорошо знаем «милость» врага. Наши парни тоже так считают. Ребята из батальона приезжают, проведывают. Каждый смотрит на полотенце поверх паха и спрашивает: «А хозяйство-то — как?». А я смеюсь, говорю: «Единственное место, где все нормально, даже шерсть цела!». Так что нас ничем не запугать. Нас убивают, а мы смеемся в ответ. Лично от себя всем нашим пацанам хочу пожелать — здоровья и удачи! А что врагу сказать… Шли бы укропы отсюда куда подальше, к себе б на западенщину, да оставили нас в покое. Мне, например, лучше работать, чем воевать. После войны только в родную деревню, — у меня там дом, хозяйство большое, работа, семья, две, считай, взрослые дочери. Возвращаюсь по-любому. А как иначе?!
Именно такой позитивный настрой, эта воля к жизни, устремленность в будущее и есть, по мнению врачей, та самая причина, позволившая ополченцу не только выжить, но и дарящая ему перспективу на полное восстановление.
— У Виктора Равлика был очень сложный процесс лечения, — рассказывает главный врач Луганской Республиканской клинической больницы Олег Вольман. — Ожоги ставили около 50 % процентов тела. Причем ожоги были очень глубокие, с поражением мышечной ткани, плюс начался процесс заражения крови. Лечение было сложное. Потребовалось все умение и навыки врачей. Также понадобилось огромное количество специализированных дорогостоящих препаратов. Тут уж сошлись усилия и министерства здравоохранения ЛНР, и нашей больницы, и командования его части, и волонтеров, депутаты помогали — писали во все инстанции, кто только не помогал, буквально всем миром вытягивали человека. Но самое главное — его внутренний настрой, психологический фон этого ополченца. Будь он по-другому настроен — он бы погиб. В целом, у него шансы остаться в живых были очень низкими. Выжил буквально чудом.
Слушая ополченца, врачей, мне, со своей стороны, эта история кажется предельно символичной. Как и Равлик, верю, поднимется следом из окопов, стряхнет с себя рубцы ожогов и весь наш Донбасс. Ведь воля к жизни у нас тоже запредельная.
Сокольники: поселок, оставшийся только на карте
Под ногами хрустит щепа. Деревянное крошево — ветки, деревья, куски безжалостно растрощенных стволов. Такое впечатление, что по придорожной посадке прошла лавина. Но это не стихия — это сделали люди. Мы — репортерская группа государственного информационного агентства ЛНР «ЛуганскИнформЦентр» — находимся на позициях 7 бтро Корпуса Народной милиции — одного из взводов Славяносербского направления этого батальона территориальной обороны, прикрывающего Т-образный перекресток перед Трехизбеновским мостом.
До контролируемого ВСУ и печально знаменитым террбатом «Айдар» моста ровно 1850 метров. Все дистанции здесь известны до метра — от этого знания подчас зависит жизнь: куда можно достать из 82-мм миномета, а куда уже не дотянуться из АГС-17 — здесь больше не сухая арифметика.
Красный Лиман, Пришиб, Знаменка, Сокольники, Крымское — теперь линия фронта, растянутая с «нашей» стороны Северского Донца. Дальше ехать всей группой нельзя. Дорога между Знаменкой и Сокольниками простреливается спрятанными за Донцом в «зеленке» 120-мм минометами. Проскочить можно — но на скорости и только одной легковой машиной, желательно по-сельски скромной, дабы не дразнить «укроп» и не дать повода наводчику положить лишнюю мину в ствол.
Два бойца сопровождения из Славяносербской комендатуры плюс старенькая вазовская «пятерка» да мастерство водителя — и вот мы с самым известным луганским фоторепортёром Колей Сидоровым в Сокольниках. Местные делают ударение на последнем слоге, объясняя это тем, что СокОльники — в Москве. Впрочем «местные» — громко сказано. Нет здесь местных — были да все вышли, причем в буквальном смысле слова. Поселок мёртв. Большинство домов разрушены в той или иной степени. Те, что еще стоят — щедро испещрены осколками. Целых окон или шифера нет вообще. Небитых заборов тоже.