Луговая арфа
Шрифт:
– Райли Хендерсон! Не вздумай стрелять в нас!
Дуло Райли описало крутую дугу, он вздрогнул, сделал полный оборот вокруг своей оси, его мертвые белки взмыли вверх на какое-то время и тут же опали, удерживаемые веревкой. Затем он увидел нас наконец и прокричал в ответ:
– Привет, Кэтрин Крик, и вам здрасьте, мисс Тальбо! А что вы там делаете наверху? Рысь загнала?
– Нет, просто сидим, – торопясь, ответила Долли, словно боясь, что я или Кэтрин опередим ее. – Неплохой улов белок у тебя, как я погляжу, – продолжила она.
– Возьмите парочку, – сказал Райли, отвязывая ровно двух белок из своей коллекции. – У нас они вчера были на ужин, мясо довольно нежное, скажу я вам. Подождите минуту, я сам подам вам их наверх.
– Не надо, Райли, просто положи их на земле.
Но он сказал, что на земле до белок могут добраться муравьи, и после этих слов полез на дерево.
Его голубая рубашка была забрызгана кровью, и капли крови также были и в его светлых волосах, от него исходил запах пороха, и его приветливое лицо было покрыто плотным загаром.
– Черт возьми! Да это настоящее дерево-дом! – воскликнул он, взобравшись к нам и притопывая на одной из досок, словно испытывая ее на прочность. – Это ты построил, Коллин? – спросил он, и меня окатило теплой волной возбуждения – неужели он назвал мое имя?! Я-то считал, что он меня вовсе не знает! Хотя я-то его знал.
В нашем городке ни о ком не говорили так много, как о Райли Хендерсоне. Старики говорили о нем с придыханием, а мы, молодежь, характеризовали его как обычного и тяжелого нравом парня – но так мы говорили только из-за того, что он позволял нам лишь завидовать ему, не давая нам при этом ни малейшей возможности быть его друзьями, ни малейшей возможности любить его и восхищаться им.
…Райли Хендерсон родился в Китае, где его отец, миссионер, был убит во время каких-то местных волнений. Его мать была из нашего городка, и ее имя было Роуз, я, хоть и не видел ее лично, от старших слышал, что она была очень привлекательной женщиной, пока не начала носить очки, к тому же она была очень богата, получив от своего дедушки хорошее наследство. Она вернулась из Китая с тогда уже пятилетним Райли и двумя девочками, что были еще меньше. Она с детьми поселилась у своего брата, рыхлого холостяка с кожей айвового цвета, Хораса Холтона. В последующие годы с Роуз стало происходить что-то неладное – то она угрожала начать судебный процесс против Верины за якобы «севшее» после стирки платье, что она ранее купила в магазине Верины; то заставляла Райли прыгать на одной ноге по всему двору и цитировать при этом таблицу умножения, или же, напротив, она могла совсем забросить Райли и нисколько не интересоваться его жизнью, и когда священник-пресвитерианец попробовал урезонить ее, чтобы она обратила внимание на собственных детей, она заявила, что ненавидит своих детей и жалеет о том, что они не мертвы. И, скорее всего, она была абсолютно искренна – в одно Рождественское утро она заперлась в ванной вместе со своими маленькими дочерьми и пыталась утопить их в корыте – говорили, что Райли вмешался как раз вовремя, разрубив на куски деревянную дверь ванной, хотя это довольно тяжело было бы для девяти-десятилетнего пацана, каким бы крепким он ни был.
Но так или иначе, после этого Роуз была помещена в одно из соответствующих учреждений на побережье Мексиканского залива – и, наверное, она до сих пор там и живет: по крайней мере, я никогда не слышал о ее смерти от обитателей городка.
А Райли так и не смог ужиться со своим дядей. Как-то ночью он угнал «олдсмобил» Хораса Холтона, чтобы поехать на танцы со своей подружкой Мэйми Кертис, что была той еще девахой, на пять лет старше Райли, которому на то время и было-то всего лет пятнадцать. Хорас, прознав, что Райли на танцах в одном из танцевально-увеселительных заведений, решил наказать племянника и преподать тому урок, для чего он вызвал шерифа и потребовал, чтобы Райли посадили в кутузку. Но Райли на той вечеринке сказал шерифу, что тот не того ищет, и в продолжение зрелища, прямо перед всей толпой обвинил своего дядю в том, что последний будто бы приворовывает деньги у своей недееспособной сестры и, соответственно, у ее детей – у самого Райли и у его двух сестер. Райли предложил разобраться тут же, на месте, он вызвал Хораса на поединок, и, когда перетрусивший дядя отказался, Райли просто подошел к дяде и хорошо влепил ему кулаком прямо в глаз. Шериф забрал Райли в кутузку, но судья Кул, давний приятель Роуз, начал нормальное, беспристрастное расследование и обнаружил, что Хорас действительно потихоньку перекачивал деньги Роуз на свой собственный счет. И Хорасу просто пришлось упаковать чемодан и быстренько уехать в Новый Орлеан, где, как мы потом слышали, он устроился на пароход романтических путешествий по Миссисипи, скрепляя браком влюбленные пары.
С тех пор Райли стал сам себе хозяином. Одолжив денег в счет причитающегося ему в скором времени наследства, он купил себе красную спортивную машину и гонял по окрестностям, усадив обычно рядом с собой какую-нибудь местную потаскушку. Практически все женщины легкого поведения нашего города побывали в его машине, из лиц женского пола единственными порядочными девушками, когда-либо садившимися в его машину, были его сестры – он катал их по воскресеньям, спокойно, чинно…
Его сестры были привлекательны, но веселья у них тогда было маловато, ибо они постоянно были под жестким надзором со стороны Райли и парни не осмеливались даже близко подходить к ним. Преданная служанка-негритянка вела в доме домашнее хозяйство, а так они жили одни. Одна из сестер, Элизабет, училась в школе в моем классе, и училась на отлично – одни пятерки. Сам Райли школу бросил, но тем не менее он не стал одним из городских бездельников-лоботрясов и даже не общался с таким сортом людей: обычно днем он рыбачил или охотился, будучи неплохим плотником, подправил и подремонтировал кое-что в старом родовом доме Холтонов, кроме того, он был неплохим механиком – так он сам собрал какую-то диковинную автомобильную сирену, что сигналила, как паровозный сигнал-свисток, и по вечерам этот звук был весьма отчетливо слышим, когда он, как обычно, гонял на своей машине куда-нибудь на танцы в соседний городок. Как я хотел, чтобы он был моим другом! И в принципе, это было возможно, поскольку он был всего на пару лет старше меня. Но я могу припомнить лишь один-единственный случай, когда он вообще заговорил со мной – в щегольских белых фланелевых брюках, он заявился к нам в аптеку-магазинчик Верины (где я иногда по субботам помогал персоналу в подсобных работах) прямо с танцев в местном клубе и спросил у меня пакетик презервативов «Шэдоус», но я не знал, что это такое, и Райли сам полез за стойку и, порывшись в ящике стойки, нашел-таки их там, после чего он засмеялся, это был не злорадный смех, но я почувствовал, что этот его смех был даже хуже – теперь он определенно держал меня за дурачка и мои надежды подружиться с ним окончательно рухнули.
…Долли пригласила Райли к импровизированному столу:
– Отведай торта, Райли, – на что Райли спросил нас, как часто мы устраиваем такие пикники, да еще в столь раннее время. Сама эта идея ему очень понравилась:
– А что, даже очень здорово – как купание ночью, я здесь неподалеку купаюсь в речке, когда еще темно, так что в следующий раз вы уж крикните меня, чтобы я знал, что вы здесь.
– Добро пожаловать к нам каждое утро, – сказала Долли, приподнимая свою вуаль. – Осмелюсь предположить, что здесь мы пробудем еще некоторое время.
Должно быть, Райли нашел наше приглашение довольно странным, но тем не менее он ничего не сказал. Он вытащил пачку сигарет и предложил их нам. Когда Кэтрин вытянула одну, Долли заметила:
– Кэтрин Крик, ты никогда даже не прикасалась к табаку, – на что Кэтрин высказалась в том духе, что, возможно, чего-то в жизни ей и недоставало:
– Должно быть, приятно, Долли-дорогуша, много людей говорят так, а когда тебе столько лет, как нам сейчас, поневоле ищешь приятные вещи.
Долли прикусила губу, затем, решившись, и сама взяла одну сигарету:
– Не думаю, что это будет так вредно.
По мнению нашего школьного директора мистера Хэнда, что поймал меня в школьном туалете с сигаретой, на свете существуют две вещи, которые в конечном свете сводят с ума молодых людей, и одну из них, сигареты, я вычеркнул из своей жизни года два тому назад, и не потому, что я считал их приводящими к умопомешательству согласно теории мистера Хэнда, а потому, что, как я полагал, они могут сказаться на моем росте. Вообще-то, теперь, когда у меня нормальный рост, Райли был не выше меня, хотя именно так и казалось со стороны, ибо он двигался как-то так особенно, походкой ковбоя, враскачку, и при этом он был худой, что в сумме и создавало такое впечатление. Так что, и я не отказался от сигареты, и Долли, выдыхая табачный дым, который она держала во рту, но не затягивала в свои легкие, предположила, что болеть-то, мол, мы будем все вместе, но все были в порядке, и Кэтрин даже высказала желание покурить из трубки, ибо, как она подметила, трубки так приятно пахнут. Тогда-то Долли и рискнула поведать о том, что и Верина курила когда-то трубку:
– Я не знаю, сохранилась ли у нее эта привычка, но когда-то она, бывало, не прочь была подымить трубкой под стаканчик «Принца Альберта» с дольками нарезанного яблока в нем, но вы не должны никому говорить об этом, – встревожилась она при последних словах, вспомнив о сидевшем рядом Райли. Райли лишь громко рассмеялся.
Обычно в городке у Райли было какое-то напряженное, жесткое выражение лица, но, похоже, что здесь, на нашем дереве, он полностью расслабился: частые улыбки, что он дарил нам, просветляли его лицо, делая его приветливым, словно он, как минимум, хотел быть на дружеской ноге с нами, если и не настоящим другом и истинно своим в нашей компании. Долли, со своей стороны, выглядела вполне благодушно и спокойно, и присутствие Райли как будто было даже приятно ей.