Лука
Шрифт:
— Giorno e notte sogno solo di te (итал. — днем и ночью я мечтаю только о тебе).
— Я же просила тебя не говорить со мной по-итальянски. Я и так слишком возбуждена. — О Боже. Электричество искрило под ее кожей, и ощущения, которые он создавал внизу, становились настолько интенсивными, что она едва могла дышать.
— Я не с тобой разговариваю. — Он поднял ее правую ногу, положил себе на плечо, тем самым открывая ее для себя. Он поцеловал мягкую складку под ее коленом, а затем провел теплую влажную дорожку по внутренней стороне бедра легкими, как
— А-а-а... — Как хорошо. Желание свернулось глубоко в ее животе, и она прислонилась спиной к стене. — Лука Риццоли. Ты же не разговаривал с моей киской?
— Я планирую многое сделать с твоей киской. — Он убрал палец и заменил его двумя. — Даже киски нуждаются во внимании.
Обхватив одной рукой ее бедро, удерживая ее неподвижно, он погрузил пальцы глубоко в нее, дразня ее клитор, облизывая нежный комок нервов, но не там, где она нуждалась.
— Что ты сказал? — прошептала она, когда желание кончить достигло крещендо, поднимаясь и опускаясь в такт ленивым движениям его языка по клитору.
— Это секрет между мной и твоей киской. — Он снова пробормотал что-то по-итальянски, вибрация его губ и языка послала волны желания по ее сердцевине.
— Я не люблю секреты. — Она обхватила его голову, прижимаясь к ней, пытаясь получить только один поцелуй его горячего, влажного языка прямо по ее клитору.
— Некоторые секреты хранят тебя в безопасности. — Его грубые пальцы впились в ее задницу, удерживая ее на месте, когда он дразнил ее самым интимным способом.
У Луки были секреты. Даже после всего времени, что они провели вместе, она знала о нем очень мало. В каких еще делах он участвовал? Кем были его друзья в ресторане и почему он не рассказывал о них? И кто эти парни, с которыми он сейчас? Почему они называют его «босс»? Как владелец ресторана мог позволить себе Мазерати и пентхаус в одном из самых фешенебельных районов города и как ему удалось уговорить владельца «Гламура» дать ему ее адрес?
Она отбросила эти мысли, решив насладиться этим временем с ним. В законе был термин для ситуации, в которой расследование выходило на финишную прямую, и человеку нужно было поставить конечную точку, но сознательно решил не делать это расследование, чтобы держать себя в неведении: умышленная слепота.
И в полутьме коморки «Ред 27», с языком любовника между ног, темнота в ее сердце сменилась теплом и светом, и до сладостного забвения было рукой подать, из-за чего Габриэль сознательно решила стать слепой.
— О Боже, Лука. Заставь меня кончить, — прошептала она, дрожа всем телом.
— Io sono tua, bella. Per te farei di tutto (итал. — я твой, красавица. Для тебя я сделаю все, что угодно).
— Переведи, — потребовала она.
Его рот, горячий и влажный, сомкнулся на ее клиторе, отправляя ее в оргазм. Она сжала в кулаке его волосы, и ее гортанный стон зазвенел в ушах, когда изысканное удовольствие накрывало ее волной за волной в интенсивных ощущениях
— Я твой, mio angelo (итал. — мой ангел), — он нежно поцеловал ее холмик. – Я сделаю для тебя все, что
* * *
Он не знал, куда смотреть, хотел запомнить каждую деталь. Ее пухлые блестящие губы, прекрасные голубые глаза, набухшие груди, которые увенчались розовыми сосками. Ее горячая, розовая, влажная киска.
Не в силах больше ждать ни секунды, он достал из бумажника презерватив и, встав, надел его.
— Готова принять меня, bella? — он обхватил руками ее зад и приподнял бедра. Она обхватила его ногами, прислонилась к стене и положила руки ему на плечи. Он не понимал, что она взяла верх, пока не стало слишком поздно. Как только он почувствовал, как ее мягкий, скользкий вход скользнул по головке его члена, он потерял себя. С тихим стоном он наклонил бедра и глубоко вошел в нее.
Dio mio. Она была такой горячей. Такой тугой, влажной. Ее голова дергалась, длинные волосы струились по плечам, закрывая шрам на груди. На лбу у него выступили капельки пота, и он глубоко вдохнул душный воздух. Он так долго боролся со своим желанием, что не мог сдерживаться, и он хотел, чтобы она кончила с ним. Снова. Он жадно ловил ее стоны наслаждения. Он хотел почувствовать, как ее киска сжимается вокруг него, хотел услышать ее крик.
— О Боже. Трахни меня, Лука.
Поддавшись своей первобытной потребности, он вошел в нее, прижимая к стене, чередуя толчки с твердыми поглаживаниями пальцами по ее клитору.
Он услышал шаги в коридоре, почувствовал вибрацию баса песни Green Day «Welcome to Paradise», которая гремела в динамиках, вдыхал запах секса и аромат диких цветов, который теперь был неразрывно связан с ней. Это действительно, рай.
Он трахал ее в неистовстве, вгрызаясь, как животное, утыкаясь носом в ее шею, кусая ее плечо, отчаянно желая кульминации, которая была вне досягаемости. Он потерял контроль над собой, его зрение затуманилось, все его тело сосредоточилось на изысканной, чувственной женщине в его объятиях.
— Не останавливайся. Не останавливайся.
Нет, он бы не остановился. Просто был не в силах остановиться. Даже если Фрэнки распахнет дверь и приставит пистолет к его голове, он не отпустит эту женщину. Он вдыхал и выдыхал, сильнее, глубже, быстрее. Но именно ощущение ее киски на его члене заставило его перейти черту. Ощущение пробежало по его телу. Его член яростно дернулся внутри нее. Его яйца поднялись, напряглись, он откинул голову и застонал, когда удовольствие проносилось по его позвоночнику, дрожь за дрожью, пока давление не ослабло.
Он прижался лбом к ее лбу, тяжело дыша. Он трахал много женщин, многими способами. Но он никогда так не трахался в ярости, отчаянии, в водовороте эмоций. Он хотел, чтобы она была в его постели и в его жизни, любил и ненавидел то, что она была полицейским, хотел, чтобы был способ, чтобы они смогли бы быть вместе, который не закончится с ним на дне озера Мид, обутым в специальные цементные туфли Фрэнки.
Отбросив мрачные мысли, он коснулся губами ее губ, нуждаясь в чем-то большем, в какой-то связи. Она тихонько всхлипнула, и он скользнул языком в гостеприимный жар ее рта.