Лука
Шрифт:
Подвальное окошко с неприятным звоном лопнуло от давления газов, всех, находившихся в подвале, обдало жаром, женщины смешались и взвизгнули, все в ужасе попадали с их ящиков, на которых сидели.
– О, не беспокойтесь, - раздался в подвале уверенный, дружелюбный голос академика Остапа, когда ракета уже поднялась над домами и почти совсем не было видно раскаленных газов, истекавших из ее сопла, а по двору Академии стремительными вихрями носился какой-то вспыхнувший небольшой мусор и листва.
– Это всего лишь метеорологическая...
А когда академик Остап, единственный, кажется, сохранивший присутствие духа, деликатно успокаивал перепуганных женщин, Лука услышал возле себя осторожный,
– Лука, - говорил академик Валентин.
– Лука. Прошу вас, отполземте в сторону. Мне нужно кое в чем уведомить вас.
Лука и академик Валентин отползли в сторону.
– Лука, - говорил академик Валентин, - вы, наверное, не узнаете меня? Присмотритесь, пожалуйста.
– Н-нет...
– растерянно прошептал Лука.
– Я ваш сосед-моряк. Вы, конечно, видели меня много раз. Только, наверное, забыли.
Присмотревшись, Лука обнаружил, что академик Валентин - действительно есть его сосед-моряк, и некоторые, может быть, имевшие место, едва уловимые отличия никак, разумеется, не могли перевесить, буквально, всепоглощающего сходства.
– Как же только раньше я этого мог не заметить?
– думал молодой человек.
– И как мы иногда бываем не похожи на самих себя. Ведь я, и правду сказать, видел своего соседа, наверное, не один десяток раз, и, разумеется, теперь превосходно помню его лицо. Так что, даже кажется, и не забывал никогда. И вот еще странно: я ведь и не мог бы сказать, что у меня совсем уж плохая память. Ведь нет...
– Покойный Декан считал, что меня выгодно сделать академиком, - шептал еще собеседник Луки, - потому что я так много плаваю по свету. Ведь согласитесь, уважаемый Лука, что всякий академик должен очень много знать. А кто еще так много знает, как не тот, кто по всему свету плавает?! О, я действительно много плаваю. Я и в Америке был. И чуть не на северном полюсе. О, море - это, знаете, такая замечательная штука! Плывешь себе, плывешь, и все - море и море. Одно только плохо: миражи, знаете, буквально, замучили. Постоянно впереди земля мерещится, а подплывешь - а там и нет никакой земли. И не было никогда. Иной раз, знаете, бывает даже трудно плавать. Все время кажется, что вот-вот выбросишься на берег. Причем ты, например, влево поворачиваешь, чтобы обогнуть землю, и земля тоже влево уходит. И так все время прямо по курсу и маячит. А еще миражи, знаете, бывают - все дворцы и горы. И все такие высокие... И все там хорошая жизнь...
– Да, вот так, - говорил Лука, рассматривая отчего-то руки академика Валентина, - я очень рад, что вы таким особенным образом приобщились к нашей священной службе. Это хорошо, - добавил молодой человек хотя и с непродолжительной, но почти грустью, - вы вот плаваете. Вы академик. Вы в Америке были. А я не академик, даже не профессор. И нигде не был.
– Зато вы самый главный из всех нас, - тотчас же возражал академик Валентин.
– Что в сравнении с этим все наши плаванья?! О, у вас такая высокая должность. Я, собственно, и хотел специально рассказать вам о вашей высокой должности.
– Да, - соглашался Лука, - вы еще расскажете мне об Америке?
– Считаю обязанностью рассказать.
Когда все уселись снова на свои ящики и снова стали в колбе варить кофе (который разлили, когда испугались ракеты), академик Валентин рассказывал Луке об Америке: - О, Америка это, знаете, такая страна, что с одной стороны у нее Тихий океан, а с другой - Атлантический... И никто не удивляется. Два океана, и - ничего... А у других, может быть, и одного нет... Но вы не подумайте, пожалуйста, что я хочу вас удивить этим сообщением. Я говорю это просто для констатации, безо всяких оценок, безо всяких идей. Но им-то там, кажется,
– А негров там на улице столько, - продолжал академик, - как в Африке. Иной раз, бывает, забудешься и подумаешь, что находишься в Африке. Особенно, когда жарко. Мне вот еще только хотелось бы знать, чего больше на африканских улицах - слонов или щебенки, потому что я и в Африке был тоже. Я тогда спрашивал там об этом различных умных людей, но оказалось, что и они этого совершенно не знают сами. Да, и собак бродячих много. Но собак там отлавливают, делают шприцем укол в голову, и они засыпают. Но самая жуткая вещь у них - кино. А все кино у них там в лесу снимают. Я был там один раз в кино. Там все было про одного шпиона. Шпиона куда-то заслали, я только не понял - куда. Он все время прятался. Под одеялом, в шкафу. По углам, за деревьями. И мимо него все проходят, а его никто не видит. Бывает даже, задевают плечом, но никто не замечает, что задевает живого человека. Он еще залезал в люки. Там такие трубы, что из моря прямо на автостраду. Но его схватили наконец, отвезли на секретную квартиру. Потом там появляется такой человек, страшный, жестокий, и взгляд пронзительный и страшный. "Вы спите! говорит этот человек, - вы спите! Спите!.." "К чему бы это?
– думаю я, а потом думаю, - батюшки, да ведь это он нас гипнотизирует. С экрана гипнотизирует. Да это же он не шпиону, а нам говорит". И только я понял это, как испугался, верите ли, так, что невозможно вам это даже теперь передать.
О нет, конечно, я не спал, но вы ведь знаете, какое это хитроумное изобретение - гипноз. Чувствую, что не могу пошевелиться, хоть тряси меня за грудки, хоть бей меня по щекам, все равно не пошевелюсь, и такой ужас охватил меня, какого не помню я больше во всей жизни. И ощущение такое, знаете, как будто меня кто-то душит сидящий сзади. Как будто меня схватили за горло, зажали рот и тянут голову назад. И все это в какие-то секунды. И вдруг краем глаза вижу: сзади по проходу уже бегут четверо. Все - молодые парни, подвижные, сильные, у всех на лицах чулки. Добежали до первого ряда и пошли по рядам. Отбирают у всех бумажники, кольца, лазят по карманам. Просто засовывают руку в карман и берут, что хотят. Все видят, что с ними делают, но не могут пошевельнуться, так же как и я.
Методично работали парни, хоть и быстро. Дошли и до меня. Страшно было, вы не знаете как. Сердце колотится, руки и ноги судорогой свело, в животе какая-то гадость - ничего не поделаешь: гипноз. А у них руки такие ловкие. У меня отобрали бумажник, сняли часы и даже запонку с галстука сняли с сердоликом. Но там, наверное, был какой-нибудь особенный гипноз, потому что у меня было даже какое-то облегчение, когда у меня отобрали мои вещи.
А потом с экрана тот страшный человек исчез, и снова продолжалось нормальное кино. Но в Америке, знаете, что делать без часов и без денег?! И пришлось мне оттуда уезжать раньше срока. О, я теперь в Америку больше не хочу; знаю уже, что это такое. Я знаю, у них там все кино специально снимают с целью притеснения народов.
– О, они, конечно, не знали, что вы академик, - говорила Деканова секретарша, потрясенная рассказом академика Валентина.
– Конечно, не знали, - гордо выпрямившись, соглашался академик Валентин.
– Да как бы он мог сказать о себе, мол, я академик?!
– терпеливо объясняла Декановой секретарше жена академика Валентина, - Ведь он же был под гипнозом.
– Вот, значит, какие люди - академики, - думал Лука.
– Как жаль, что их так же, как я, не могут узнать все простые люди. И не могут вести дружеские беседы. Ведь насколько бы, наверное, тогда прочнее выходил сплав труда и науки.