Лукавые истории из жизни знаменитых людей

Бретон Ги

— Я сейчас им займусь, — отвечал Оноре и шел в свою комнату писать любовные стихи для своей Дилекты.

* * *

Все лето Оноре писал мало, несмотря на то, что Ле Пуатевэн каждую неделю приезжал в Вильпаризи, чтобы посмот­реть, как продвигается «Наследница Бирага». Оноре испытывал сердечные муки. Иногда, утрачивая власть над собой, он покры­вал стены своей комнаты инициалами возлюбленной (впослед­ствии пришлось немало потрудиться, пока удалось стереть их).

Осенью мадам де Берни предупредила Оноре, что она возвращается в Париж и собирается провести там всю зиму.

На этот раз они случайно оказались одни. Оноре, обезумев от отчаяния, схватил молодую женщину за руки, бросился перед ней на колени и разразился рыданием.

— Не уезжайте! — умолял он.— Не уезжайте. Я вас люблю!

Мадам де Берни попятилась. Уже много недель она бо­ялась этого момента. Страсть Оноре внушала ей страх. Вместо смущенного и краснеющего юноши, с которым она познакоми­лась в июне, перед ней был сгорающий от любви и желания молодой человек...

Как она спешила возвратиться в Париж!.. Как она дрожала при мысли о том, что ее дочери могут догадаться о чувствах Оноре! И как тем не менее ей было грустно расставаться с этим 22-летним мальчиком, который вызывал в ней и смех, и волнение. А главное, как же она боялась оказаться слабой!..

— Я должна уехать,— сказала она.

— Разрешите мне писать вам...

— Какие у меня причины отказывать вам в этом. Работайте хорошенько и пишите мне обо всем, что делаете...

Он хотел покрыть поцелуями ее руки. Она отстранила его. Подойдя к двери, она сказала ему почти суровым тоном:

— Возвращайтесь домой, Оноре. Я вынуждена отныне за­претить вам посещать меня. Вы легко догадаетесь, что застав­ляет меня так поступить. И, пожалуйста, не делайте такой мрачный вид. Я не хочу, чтобы вас видели выходящим от меня с таким видом. И так уже слишком много судачат об этой авантюре.

— О какой авантюре! — восклицает Оноре.

— О невозможной авантюре! Прощайте!

Она захлопывает дверь, и Оноре идет домой. Он не идет обычной дорогой, а делает большой крюк, пробираясь домой тропинками, где его никто не может встретить и где он может дать волю слезам.

В небольшой деревне, уснувшей под светом звезд, ночную тишину которой нарушают время от времени проезжающие дилижансы, лишь в одном окне горит свет порой до утра. Оноре пишет. Четвертый том «Наследницы Бирага»? Нет. Другой роман? Ничуть не бывало. Он пишет письма, нескончаемые письма мадам де Берни.

«Вы несчастливы. Я это знаю. Но в вашей душе заключены неведомые вам сокровища, которые еще могут сделать вашу жизнь прекрасной...»

Возможно, со стороны Оноре было бы слишком невежливо напомнить мадам де Берни этим злосчастным «еще», что ей уже не 20 лет. Но Оноре сжигала страсть. Кроме того, он никогда не отличался деликатностью.

«Когда я впервые увидел вас, — писал он своей возлюблен­ной,— вас окружал ореол, который окружает всех, у кого на сердце лежит печаль. Я же заранее люблю всех, кто страдает. Поэтому ваша меланхолия и ваши печали очаровали меня, а с тех пор, как я узнал, как прекрасна ваша душа, все мои мысли были невольно связаны с воспоминанием о вас...»

Оноре переписывал эти письма по десять-двадцать раз, исправлял черновики, стремясь с помощью высокопарных слов достичь возвышенного стиля, который ослепил бы мадам де Берни, покорил ее и, наконец, бросил бы ее, трепещущую от любви,— а он был уверен, что так оно и случится,— к его ногам...

«Я никогда не перестану думать о вас с восхищением. Знайте ,мадам, что вдали от вас есть существо, чья душа, преодолевая все преграды, с упоением летит навстречу вам... Существо, для которого вы более, чем друг, более, чем сестра, почти как мать и даже более этого. Вы для меня невидимое божество, к которому устремлены все его помыслы и дела...»

Увы! Ответы были разочаровывающими. Мадам де Берни смешило такое количество преувеличенных комплиментов, и она подтрунивала над восторженным юношей. Некоторое вре­мя спустя он писал ей: «Не правда ли, вы играете со мной злую шутку? А ваше письмо, разве не является оно горьким плодом серьезной ошибки? Какое удовольствие благородная душа мо­жет находить в насмешках над несчастным? Разве женское коварство не порок для женщины, которую я считал не похожей на других?.. Боже мой, если бы я был женщиной, мне было 45 лет и я был бы все еще хорош собой, я бы себя вел совсем не так, как вы. Мне трудно понять, почему женщина, которой в начале осени выпали прекрасные летние дни и которая трезво смотрит на мир, отказывается подобрать яблоко, которое об­ронили Адам и Ева...».

Бедняга, в своем высокопарном отчаянии он допускает одну оплошность за другой... И мадам де Берни воспользова­лась его незавуалированным намеком на ее возраст, чтобы указать ему на нелепость его притязаний. Она напомнила Оно­ре, что на 23 года старше его, что у нее семеро детей и одна внучка. Но его совершенно не смущало, что мадам де Берни уже бабушка; напротив, он ответил, что, узнав об этом, стал желать ее еще сильнее!..

«Как только я вас увидел, все чувства всколыхнулись во мне. Я увидел в вас совершенство. Все остальное не имеет значения. Я вижу в вас свой идеал и ничего больше. Мое чувство к вам со временем стало иным, то есть восхищение переросло во всепоглощающую страсть. Поэтому ваши 45 лет не существуют для меня, а если я их иногда и замечаю, то смотрю на них, как на доказательство силы моей страсти, потому что, с вашей точки зрения, они должны были бы рассе­ять очарование... Итак, ваш возраст, который должен был бы сделать вас смешной в моих глазах, если бы я вас не любил, напротив, придаст нашим отношениям пикантность».

Что должна была думать умная и утонченная мадам де Берни об этом неотесанном и необычайно многословном влюб­ленном, который пытается покорить ее, доказывая — не боль­ше, не меньше,— что в глазах любого человека, не ослеплен­ного, как он, любовью, он выглядит смешно и что в связи, о которой он так долго мечтает, его больше всего привлекает ее «оригинальность» и «своеобразие»?

Неучтивость Оноре в итоге выводит мадам де Берни из себя, и она в лаконичной записке просит его оставить ее в покое. Оноре тут же дает волю своему красноречию. Он пишет ей письмо, полное горечи: