Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения
Шрифт:
Единственной надеждой оставалась Лукреция, но, увидев жену и услышав, как она переживала за отца и брата, как ждала изгнания французов, Джованни понял, что Лукреция-то и не должна ничего узнать, потому что ни за что не станет помогать предателю. Слабый человек, он не мог выбрать какую-либо сторону и честно, до конца служить интересам одного хозяина, все время пытаясь быть полезным обеим противоборствующим сторонам.
Возвращаться в неаполитанскую армию для Джованни было смерти подобно, и он задумался, как бы убраться от Неаполя подальше. Вспомнив
Александр смеялся, показывая письмо от Лукреции сыну:
– Чезаре, ты посмотри, чего хочет этот слизняк!
У кардинала Валенсийского даже кулаки сжимались при одном воспоминании о Джованни Сфорца, он негодовал, что сестре приходится быть женой графа Пезаро.
– Мы должны вытащить ее в Рим и больше не отпускать никуда!
Родриго Борджиа со вздохом уселся в большое кресло.
– Он хочет получить должность в армии дожа? Пусть командует отрядом…
– Не слишком ли это много для такого человека, ведь ты поставил командиром к дожу нашего Джованни.
– …с оплатой в четыре тысячи дукатов, – спокойно закончил Папа. Чезаре чуть смутился, отец явно демонстрировал, что спешить в разговоре с ним не следует, окончание фразы может напрочь перечеркнуть ее начало.
Джованни Сфорца не был талантливым полководцем, он вообще никем не был, кроме того, граф Пезаро зря думал, что о его шпионской деятельности не подозревали Борджиа, отец и сын были слишком проницательны, чтобы этого не заметить. Джованни Сфорца терпели только из-за Лукреции.
Чезаре прекрасно понимал, что граф Пезаро не стоит больших денег, но их явно не хватит на содержание семьи, значит, ему придется либо отпустить Лукрецию в Рим к отцу одну, либо самому приехать с ней и служить уже верно. Отец и сын подумали об одном и том же, потому Папу не удивил вопрос Чезаре:
– А если он и здесь?..
– Накажем так, чтобы…
– Как бы я хотел освободить сестру от такого мужа! Бедняжка, как ей там скучно и одиноко.
Александр сделал жест, чтобы Чезаре позвал секретаря; когда тот быстро и бесшумно скользнул к своему месту, Папа принялся диктовать зятю письмо с предложением места в армии дожа. Кардинал Валенсийский усмехнулся: дочери понтифик писал лично.
Джованни Сфорца такое предложение возмутило. Лукреция очень удивилась:
– Но ведь ты хотел служить в венецианской армии?
– Но не с такой мизерной платой!
– А сколько получают остальные командиры отрядов у дожа?
– Не знаю, наверное, столько же, но твоему братцу Джованни твой отец платит в несколько раз больше!
Глаза Лукреции сверкнули нехорошим блеском:
– Ты верно заметил: мой отец моему
Ледяной тон жены не остудил возмущения графа, тот продолжал кипеть до самого вечера. Эти Борджиа на каждом шагу унижали его! Ему постоянно давали понять, что он всего лишь граф Пезаро! И снова Лукреция фыркнула:
– А разве это не так?
Джованни смотрел на свою повзрослевшую и похорошевшую супругу и ловил себя на мысли, что ему очень хочется обхватить ее тонкую шейку стальными пальцами и держать, пока не посинеет лицо и не вывалится язык. После его возвращения они спали врозь. Сначала Джованни отговорился усталостью после пути, потом недомоганием, а потом просто не пришел. Гордая Лукреция после третьей ночи в одиночестве при вернувшемся домой муже задавать вопросов не стала, а Джованни больше ничего не объяснял и не оправдывался.
В действительности же он боялся проговориться о своем предательстве во сне. Для Лукреции это было сильнейшим унижением, муж вернулся злой, все время придирался, выговаривал, что к нему плохо относятся Борджиа, но главное – пренебрегал близостью с ней. Долгое одиночество, когда вокруг только слуги и неизвестно, что будет дальше, а теперь вот такое пренебрежение не добавляли Лукреции радости. Тем сильнее ее тянуло в Рим к отцу и братьям (в Рим вернулся и Джованни Борджиа), к тем, кому она всегда дорога, кто всегда был рад ее видеть, кто ее любил и баловал.
– Отец и братья зовут меня к себе в Рим.
– Ты никуда не поедешь! – Граф Пезаро прекрасно понимал, что во второй раз Лукреция сюда не вернется, значит, придется самому ехать к ней, а Рима и проницательного взгляда Чезаре он боялся до смерти.
– Поеду, отец зовет меня.
– У тебя есть муж, и я не разрешаю тебе ехать!
И тут Джованни увидел, что Лукреция действительно Борджиа, бровь женщины чуть приподнялась, а взгляд стал очень похож на взгляд брата, жена напомнила ему Чезаре.
– Муж? Я забыла, что это такое.
Лукреция просто развернулась и вышла из комнаты. Джованни остался стоять, не зная, как поступить.
Граф Пезаро чувствовал себя отвратительно. Он не желал этой женитьбы, никогда не любил свою жену, ведь Лукреция вовсе не была красавицей, какой ее прославляли всюду, разве что хороши золотистые волосы и тонкий стан. Да еще какое-то беззащитное выражение почти детского лица и взгляд серых глаз, но Джованни прекрасно знал, что взгляд может быть и иным, таким, как сейчас, – твердым и чуть насмешливым.
Он отнюдь не был глуп и не был по натуре предателем, Джованни Сфорца был просто слабым и небогатым человеком, зависящим от родственников и благоволения Папы. И от того, и от другого очень хотелось освободиться, но тогда не на что жить. А тут еще женитьба на женщине, привыкшей к роскоши и обожавшей своих родных. Пойти у нее на поводу означало попасть в полную зависимость от Папы; если бы Джованни любил свою жену, такая жертва стала бы возможной, но как раз любви и не было ни с его, ни с ее стороны.