Луна и радуга
Шрифт:
Лучших клейменых бычков или упитанных телок мы забивали на обед. Такого мы не могли позволить себе на нашей ферме. Отстрел клейменого скота — дело рискованное. Клеймо удостоверяет права собственности, поэтому лучше всего избавиться от него возможно скорее — на случай, если появится привлеченный выстрелами владелец.
Поставщиком мяса у нас в лагере был мой приятель Билли. Он отлично стрелял с седла. Выбрав и подстрелив упитанное животное, он соскакивал с седла и тут же срезал с туши тавро и уши. Затем хватал палку и запихивал эти знаки собственности глубоко в кишечник коровы. Ни одному белому человеку
Собрав все, что можно было захватить в окрестностях, мы погнали наше маленькое стадо назад вдоль реки и снова заделали ограду. Следы наших стоянок тщательно уничтожили, а то немногое, что осталось, вскоре омыли последние ливни уходящего сезона дождей. После таких налетов еще на два соседних участка у нашего хозяина прибавилось примерно 500 толов скота. Соседи, наверное, решили, что динго были особенно прожорливы в этом году.
В начале 1950 года я снова нанялся на ранчо Джорджа Шульца в Лорейне. Место было хорошее. Шульца я хорошо знал, работал у него еще во время войны. Теперь, после очень приятных рождественских праздников, которые я провел дома с Элси и нашими двумя детьми, я решил вернуться в Лорейн и наняться еще на год.
В лагере был новый повар — здоровый рыжий детина, неопрятный и раздражительный. У него было обыкновение готовить большой котел риса с карри и подавать его на стол три раза на день. Моим напарником в лагере был Лон Хилл Альберт из племени югулда. Он был невысок ростом, но крепок и решителен. Альберт был готов ввязаться в драку даже из-за упавшей шляпы, и с ним было опасно шутить.
Нам надоела плохая пища, и мы пожаловались повару. Но он, эта мордастая скотина, заявил:
— Ешьте, что дают, а не хотите — не надо.
Альберт пожаловался мистеру Шульцу. Тот посочувствовал нам, но сказал, что просто не может найти другого повара.
Мы терпели еще месяц. Я понимал, что настало время собирать пожитки. Как-то вечером я приехал в лагерь и застал повара и Лон Хилл Альберта в разгаре ссоры. Повар обзывал Альберта хитрым черным выродком, а Альберт отвечал, что может быть он и черный выродок, но от него, в отличие от некоторых, не воняет, как от козла. Я думал, они подерутся. Но повар, наругавшись вволю, удалился в палатку. Возможно, он слышал о той репутации драчуна, которую имел Альберт, а может, ему просто не понравилось полено я его руках.
Мы собрали пожитки и отправились на ранчо в надежде, что до Берктауна нас подвезет почтальон. Но Джордж Шульц был против нашего ухода и заранее запретил почтальону брать нас с собой. Тогда мы выпросили у работавших по соседству аборигенов немного солонины и муки и двинулись пешком. Нам предстояло пройти более 100 миль На север, до Берктауна.
В первую ночь мы остановились на привал у песчаного русла реки Лайкхардт, милях в восьми от нашего ранчо. На следующий день добрались до ранчо Нарду. Здесь мы надеялись найти кого-нибудь из родственников. Скотник оказался моим знакомым, он снабдил нас чаем, сахаром и табаком. Выйдя из Нарду, мы пересекли реку и пошли вдоль колеи, надеясь на попутную машину. Стояла страшная жара, и мы решили идти ночью, а днем спать где-нибудь в тени.
Мы уже свернули в сторону поросшей кустарником речки, когда Альберт разглядел облачко пыли на горизонте. В дрожащем мареве плыла какая-то черная точка — это была попутная машина. Мы вернулись на колею и, сев на свои узелки под деревом, стали ждать.
Старая помятая машина принадлежала двум охотникам на кенгуру, и даже запахи бензина и нагретого масла не могли скрыть этот факт. Охотники ехали в Берктаун, но могли подвезти нас только до Огастес-Даун; возле этих мест они собирались поохотиться. Забросив свои узелки, мы взобрались в машину. К запаху бензина и кенгурятины мы скоро привыкли, а ехать было гораздо лучше, чем идти пешком.
Охотники оказались хорошими парнями. Оба была молоды. После армейской службы они не смогли привыкнуть к городскому быту и предпочли вернуться к суровой жизни на необжитых пространствах. Худые, почерневшие под солнцем так, что их кожа мало чем отличалась от моей, и тем не менее веселые, они всю дорогу болтали с нами и делились табаком.
Уже смеркалось, когда мы подкатили к стоянке у колодца в красивой тенистой местности. Это и был Огастес. Здесь охотники собирались остаться на пару месяцев. Вместе попили чаю, новые друзья снабдили нас рисом, и мы двинулись в путь по ночной прохладе.
Рассвет еще не наступал, когда мы увидели рощицу у ручья и решили сделать привал. До ранчо Армрейналд на реке Лайкхардт оставалось всего несколько миль. Мы решили появиться там на следующий день перед ужином.
В то время управляющим в Армрейналде был Джек Шафферт, а на ранчо Миранда-Даунс, за дорогой на Нормантон — его брат Фил. Оба были хорошие парни, всегда готовые накормить человека, особенно темнокожего или того, кому не повезло. Мы поужинали и остались на ночь поболтать с земляками.
На следующий день на небе сгустились тучи, и сразу после завтрака мы поспешили отправиться в Берктаун. Но к полудню прояснилось, солнце жгло так яростно, что мы решили остановиться на полдороге и двинуться к Берктауну лишь на следующее утро.
Берктаун не меняется. Это небольшое скопление крытых жестью хижин на реке Альберт как раз в том месте, где к заливу подступает солончаковая равнина. Даже козы и тучи коршунов, рыскающие по пустынной окрестности в поисках пищи, выглядят здесь тощими и голодными. Мы сели на наши узелки под деревом у полицейского участка и принялись ждать, когда кто-нибудь оттуда появится.
Долго ждать не пришлось. Сержант, по-видимому ожидавший нас, подошел к дверям и сказал:
— А, явились. Иди-ка сюда, Лон Хилл Альберт, ты мне нужен.
Альберт вошел в помещение, а я остался на веранде. Я слышал, как сержант — здоровый краснолицый детина с бычьей шеей — напустился на Альберта, крича, что он всем надоел, что он вечно жалуется на плохой харч и сбегает с ранчо. Спор становился громче, потом послышалась возня, и я увидел в окошко, как они тузят друг друга. Толстый сержант недолго продержался — Альберт в конце концов уложил его двумя ударами и встал над ним, отдуваясь.