Луна и шестипенсовик
Шрифт:
– Вам тоже, Элен, не лучше ли выпить виски, – сказал он.
– Нет, я предпочитаю чай.
Это был первый намек на то, что случилось нечто неблагополучное.
Я не подал вида, что понял, и старался изо всех сил вовлечь в разговор миссис Стриклэнд. Полковник продолжал стоять у камина, не принимая участия в нашей беседе. Я соображал, когда прилично будет уйти, и ломал себе голову, чего ради миссис Стриклэнд позволила мне явиться к ней. В комнате не было цветов, и различные безделушки, убранные на лето, еще не были расставлены. Чувствовались какая-то печаль и какая-то принужденность в этой гостиной, обычно такой приветливой и уютной. Было странное ощущение, будто за стеной лежал покойник. Я кончил чай.
– Не хотите ли папиросу? – предложила миссис Стриклэнд.
Она поискала глазами ящик с папиросами, но его не было видно.
– Боюсь, что папирос нет.
Внезапно она разразилась рыданиями и выбежала из комнаты.
Я был напуган. Очевидно, отсутствие папирос, которые обычно приносил муж, снова напомнило ей о нем, и острое ощущение, что даже это маленькое удобство, к которому она привыкла, исчезло, – вызвало внезапный припадок тоски. Она осознала вдруг, что старая жизнь кончилась. Невозможно было продолжать наше светское притворство.
– Пожалуй, мне лучше уйти, – сказал я полковнику, вставая.
– Вы, вероятно, слышали, что этот негодяй бросил ее, – воскликнул он с негодованием. Я помялся нерешительно.
– Вы знаете привычку людей сплетничать, – ответил я. – Мне говорили неопределенно, что в семье что-то неблагополучно.
– Удрал. Бежал в Париж с какой-то девчонкой. Оставил Эми без единого пенни.
– Все это ужасно печально, – сказал я, не зная, что еще прибавить.
Полковник выпил залпом виски. Он был высок, худ, бледно-голубые глаза с повисшими усами и седыми волосами. У него были бледно-голубые глаза и дряблый рот. Вероятно, ему было за пятьдесят. Я помнил, по моей первой встрече с ним, его глуповатое лицо, помнил, как он хвастался тем, что десять лет назад, когда он служил в армии, он три раза в неделю играл в поло.
– Мне не хотелось бы затруднять миссис Стриклэнд своим присутствием, – сказал я. – Вы не откажетесь передать ей мои сожаления. Если я смогу что-нибудь сделать для нее, я буду очень рад помочь.
Полковник не обратил никакого внимания на мои слова.
– Не знаю, что с ней будет, – сказал он. – Двое детей… семнадцать лет…
– Что семнадцать лет?
– Женаты, – фыркнул он. – Я никогда не любил его. Конечно, он был мой зять, и я старался примириться с этим. Вы считаете его джентльменом? Ей не следовало выходить за него замуж.
– И это совершенно непоправимо?
– Одно остается – развестись с ним. Я eй так и говорил, когда вы вошли. «Подавайте прошение о разводе, дорогая Эми, – сказал я. – Вы должны это сделать ради себя самой и ради детей». И пусть он не попадается мне на глаза. Я изобью его до последнего дыхания.
Я подумал невольно, что полковнику Мак-Эндрью, пожалуй, трудненько будет выполнить свою угрозу: Стриклэнд произвел на меня впечатление очень сильного человека, но я ничего не сказал. Прискорбно видеть, когда оскорбленная нравственность не обладает силой немедленно наказать виновного. Я обдумывал новую попытку уйти, когда миссис Стриклэнд вернулась. Она вытерла слезы и напудрила нос.
– Простите, что я не сдержалась, – сказала она. – Я рада, что вы не ушли.
Она села.
Я решительно не знал, что сказать. Мне казалось неловким заговорить о делах, меня не касавшихся. В то время я не знал еще присущей женщинам слабости обсуждать свои личные дела со всеми, кто пожелает их слушать. Миссис Стриклэнд, видимо, сделала над собой усилие.
– Об этом уже говорят? – спросила она.
Предположение, что я знаю о ее несчастье, снова смутило меня.
– Я только что приехал и видел одну Розу Уотерфорд.
Миссис Стриклэнд стиснула руки.
– Скажите мне, что она говорила.
Я колебался, но миссис Стриклэнд настаивала.
– Я хочу знать.
– Вы знаете, как люди болтливы. Вы знаете Розу Уотерфорд и знаете, что ей нельзя особенно верить. Она сказала, что ваш муж оставил вас.
– Это все?
Я не мог повторить прощальный намек. Розы Уотерфорд на девицу, на кафе. Я солгал.
– Она ничего не говорила о том, что он уехал… не один?
– Нет.
– Это все, что я хотела знать.
Я немного растерялся, но все же сообразил, что теперь мне можно уйти. Пожимая руку миссис Стриклэнд, я сказал, что буду рад, если смогу быть ей чем-нибудь полезен. Она слабо улыбнулась.
– Благодарю вас. Вряд ли кто-либо может помочь мне.
Слишком застенчивый, чтобы выразить ей свое сочувствие, я повернулся к полковнику. Он не подал мне руки, сказав:
– Я тоже иду. Если вы идете к Виктория-стрит, пойдемте вместе.
– Хорошо, – ответил я. – Пойдемте.
Глава IX
– Ужасное положение, сказал полковник, когда мы вышли на улицу.
Я понял, что он вышел со мной, чтобы еще раз поговорить о том, о чем уже говорил со свояченицей в течение нескольких часов.
– Понимаете, мы не знаем до сих пор, кто эта женщина, с которой он уехал, – прибавил он, – мы знаем только, что негодяй в Париже.
– Я думал, что они жили счастливо.
– Они жили счастливо. Только что перед вашим приходом Эми сказала, что в течение всей их семейной жизни не произошло ни одной ссоры. Вы знаете Эми. Вряд ли есть другая такая женщина в мире.
Эти откровенности ободряли меня. Я счел возможным задать несколько вопросов.
– Вы хотите сказать, что она ничего не подозревала?
– Ничего. Он провел с ней и детьми август в Норфолке. Был такой же, как всегда. Мы с женой приезжали к ним на два-три дня. Я играл с ним в гольф. Он вернулся в город в сентябре, чтобы сменить своего компаньона, уезжавшего в отпуск. Эми осталась в Норфолке, потому что они взяли дачу на полтора месяца. Затем она написала ему, в какой день возвращается в Лондон. Ответил он из Парижа. Он написал, что решил больше не жить с семьей.