Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
Он услышал дыхание хозяйки, вернее, ощутил его — как ощущают тишину. На душе стало спокойнее. Второй раз за этот день. Первый раз облегчение пришло после того, как оторвался от шпика. В каком еще месте можно было без опасений, без всякого риска отдохнуть? Немного прийти в себя и снова отправляться дальше. "Мансарда в данном случае заменяет… блиндаж", — попытался он оправдать свой приход в эту комнатушку.
Сначала нужно разуться. Потом — добыть кусок материи, наложить на ногу компресс. Он оторвал край от нижней рубашки, нащупал в темноте чайник.
Он уснул, впрочем, может быть, только задремал. Вокруг была тишина, не доносилось ни шороха. Потом в комнату заглянул слабый луч света — точно букашка, он переполз со стены на лицо. Прищурившись, Зигу вел глазами по стене, сверху вниз, и по мере того, как опускался взгляд, чувствовал все большее беспокойство.
В ветках ореха кто-то прячется… За мансардой следят! Если бы не листва, его давно бы обнаружили.
Значит, снова погоня? Мерзавцы! Он еще не видел шпика, не слышал его крадущихся шагов, но уже чуял опасность…
Внезапно в комнате раздалось:
— Ха-ха-ха!
Зуграву встревоженно прислушался. Смех, напоминающий звон обледенелых веток, развеял остатки сна, но и успокоил, прогнал опасения.
Девушка приподнялась на локтях, какое-то время всматривалась в темноту.
— Вернулся? — спросила она. — Очень рада. Только зачем валяться на полу? Нехорошо. Иди ко мне. Давай, давай, местечко найдется! — И, протянув руку, дотронулась до плеча. Однако он отстранился. — Кажется, я во сне смеялась? Смеялась, ты не слышал?
— Да, смеялась. И мне очень это понравилось.
— Браво! — возбужденно проговорила Виктория. — Неужели так и будешь лежать на полу? Иди ко мне, а? Значит, не забыл меня с тех пор? Говоришь: понравился смех? А моему… не нравится. Послушай, почему ты не идешь ко мне, — он давно меня не любит… Дескать, все время смеюсь над ним — почему? Потому, дурачок, что люблю. Вот почему… Ложись ко мне, иначе простудишься.
— Сейчас, сейчас… А он… что с ним сейчас? — Задав этот вопрос, он вспомнил и то, где находится, и тревогу за ребят, вырвавшихся из-под вражеских пуль на кладбище. Даже вспомнил типа, который шел за ним столько времени. — Он жив?
— Не знаю, честное слово, — сконфуженно ответила девушка. — Боюсь, что нет. Ты же его товарищ, сам должен лучше знать… Тебя зовут Тома Улму…
— Скажи, пожалуйста… Человек — такой, знаешь, безликий — ни разу здесь не появлялся? — спросил он словно бы для того, чтоб избавиться от какой-то тяжести. — Не взял под надзор твою мансарду?
— Нет, здесь бывал только он, мой… Теперь, правда, бывший, — ответила она. — Хотя и он заходил очень редко. Только когда хотел проверить, достойно ли я веду себя, влезал на этот орех и наблюдал…
Зуграву посмотрел в окно и встревожился: было совсем светло.
— А кто это такой — Тома Улму? — спросил он, принявшись поспешно надевать ботинки.
— Один из крупных… Так, по крайней мере, говорят… Зачем спрашиваешь, если знаешь лучше меня?
Расправив
— Что-то случилось? — спросила она. — Как там, на улице… все в порядке?
— Ага, — громко ответил он. — До сих пор я видел тебя только в темноте. Хоть теперь, на прощание… — И снова слегка отдернул занавеску.
— Не нужно. Вдруг кто-то увидит — какая тогда конспирация? — укоризненно поглядев на него, сказала девушка. — Подожди, подожди: что это? — В ее голосе теперь слышалось изумление. — У тебя же раньше была бородка? И вьющиеся волосы — теперь от них ни следа! Значит, ты не Кудрявый? — Она вскочила с постели, подбежала к нему и, посмотрев в лицо с близкого расстояния, всплеснула руками.
— Ты красивая девушка, такою я и представлял тебя, хотя видел только в темноте, — негромко, словно бы про себя, проговорил он, выглядывая в то же время в окно: показалось, будто в листве ореха что-то подозрительно зашуршало. — Так и скажу твоему…
— Острижен наголо! Без этой красивой кудрявой бородки… Господи! — Она словно бы не расслышала его слов. — Пришлось избавиться? Бедненький… Но я все равно тебя узнала. Кудрявый, да, да! — И сразу же спохватилась: — Господи, тебя же нельзя так называть! Или же…
— Пока еще нельзя, но скоро, скоро…
Одним прыжком он очутился у двери. Потом еще один — и вот уже ступени. Он сбежал по лестнице, торопливо рванувшись вперед, и стал петлять улицами, словно все еще кружась в ее серпантине. Когда же наконец очутился на другом конце города, далеко от мансарды, возле ореха, ветви которого заслоняли окошко Виктории, появился Илие Кику. Он тащил на спине крупного, рослого мужчину с повязкой на лице, закрывавшей глаза и лоб. Длинные ноги человека безжизненно свисали, волочась по камням мостовой.
Пекарь прибавил шагу, легонько подбрасывая на спине ношу.
— Еще немного, Хобоцел, дорогой… Тяжело идти под гору, но уже совсем близко. Только подняться до лестнице… Держись, лев, держись, орел! — простонал Кику не столько от напряжения, сколько от жалости к товарищу. — Сейчас ляжешь, уснешь…
В открытое окошко мансарды вместе с прохладным утренним воздухом врывался несущийся с востока грохот канонады. Он становился все отчетливее и отчетливее.
М, "Советский писатель", 1980, 696 стр.
План выпуска 1980 г. 334
Редактор Т. Я. Горбачева.
Худож редактор Д. С Мухин.
Техн. редактор 3. Г. Игнатова.
Корректоры С. Б. Блауштейн и Т. Н. Гуляева.
ИБ Ns 2195.
Сдано в набор 30.11.79. Подписано к печати 08.09.80. А03500. Формат 84 х 1081/32. Бумага тип. № 1 Гарнитура Таймс. Высокая печать. Усл. печ. л. 36,54 Уч. — изд. л. 38,90. Тираж 100000 зкз. Заказ № 1028. Цена 2 р. 60 к. Издательство "Советский писатель". 121069, Москва, ул Воровского, 11.